Этюд на холме - [4]

Звонок не был неожиданностью. Гарри Чатеру было восемьдесят. У него было два сильнейших удара, диабет и слабое сердце, и недавно Кэт нашла у него медленно растущую карциному в кишечнике. Ему, наверное, стоило быть в больнице, но они с женой настаивали на том, что ему будет лучше дома. Тихо выскальзывая из дома, она подумала, что, скорее всего, так и было. Он точно был счастливее, лежа в кровати, которую они организовали для него внизу, в гостиной, в компании своих двух попугайчиков.

Она выехала задом на дорожку. Деревья рядом с конюшней, которые на секунду попали в свет ее фар, неистово били ветвями, но лошади спокойно стояли в стойлах, а ее семья глубоко спала.

Мало кто теперь держал попугайчиков, не считая ярых любителей птиц. Птицы в клетках вышли из моды, так же как пудели. Аккуратно поворачивая машину так, чтобы не наехать на упавшую ветку, она попыталась вспомнить, когда последний раз видела человека с пуделем, подстриженным так, что он походил на шерстяные помпоны, которые Сэм и Ханна мастерили, когда были детсадовцами. Какие еще поделки они гордо приносили домой? Она мысленно начала составлять список. Нужно было проехать восемь миль, чтобы добраться от деревни Этч-Седби до Лаффертона, а вокруг была полная темнота, шел дождь, и дорога в это время пустовала; уже много лет, чтобы тренировать мозг и не засыпать за рулем во время таких ночных вызовов, Кэт заставляла себя читать вслух стихи – те, которые она учила наизусть в детстве: «Филин и кошечка», «Этой погоды кукушка ждет», «У меня есть серебряный пенни и абрикосовое дерево» – и потом, когда сдавала экзамены: хоры из «Генриха V» и монологи из «Гамлета», стандартный набор. Радио, казалось, еще больше вгоняло ее в сон, но поэзия, или химические формулы, или счет в уме заставляли ее голову работать. Или списки. Шерстяные помпоны, их она уже вспомнила, а еще картины из макарон и бинокли, сделанные из втулок от туалетной бумаги; открытки на День матери с нарциссами из желтой цветной бумаги, кривые горшки из проволоки, звери из папье-маше, мозаики из разноцветных кусочков клейких бумажек.

Луна выглянула из-за быстро бегущих облаков как раз тогда, когда она свернула в Лаффертон и увидела возвышающийся над ним собор, высокая башня которого сияла серебром, а окна загадочно мерцали.

Медленно, тихо ступает луна

По ночи в туфельках из серебра…[3]

Она пыталась вспомнить, что же было дальше.

Нельсон-стрит была одной из двенадцати улиц, которые образовывали район, прозванный Апостольским. В доме номер тридцать семь, в двух третях пути от начала улицы до ее конца, горел свет.

Гарри Чатер должен был умереть, вероятно, в течение ближайшего часа. Кэт знала это, когда входила в заставленную безделушками тесную гостиную, в которой ярко горел газовый свет и чувствовался запах антисептика и тлетворный дух болезни. Он был крупным человеком, но сейчас будто скукожился и жалобно вжался сам в себя, и вся его мощь и жизненная сила покинули его.

Айрис Чатер вернулась на свой стул у его кровати и взяла его ладонь в обе руки, мягко поглаживая ее, а ее взгляд, полный страха, переходил с его сморщенного серого лица на лицо Кэт.

– Ну-ка, Гарри, взбодрись, тут доктор Дирбон пришла тебя проведать, доктор Кэт… тебе будет приятно ее увидеть.

Кэт встала на колени рядом с низкой кроватью и почувствовала жар от газовой лампы на своей спине. Клетка с попугайчиками была накрыта золотистым велюровым покрывалом с бахромой, и птицы молчали.

Она уже, по большому счету, не могла ничего сделать для Гарри, но чего она точно делать не собиралась – так это звонить в скорую и отправлять его умирать вдали от дома, скорее всего на жесткой каталке в коридоре Битэмской центральной. Она могла обеспечить ему максимально возможный комфорт и принести кислородный баллон из машины, чтобы облегчить ему дыхание, а также могла посидеть с ними обоими до тех пор, пока ее не вызовут куда-нибудь еще.

Кэт Дирбон было тридцать четыре года, она была молодым специалистом, но из тех, кто, будучи потомками нескольких поколений врачей, унаследовали убеждение, что некоторые старые методы оставались самыми лучшими, особенно когда это касалось индивидуального ухода за пациентом.

– Ну же, Гарри, милый, – когда Кэт вернулась с кислородным баллоном, Айрис Чатер легко трепала своего мужа по впалой щеке и нежно с ним говорила. Его пульс был слабым, дыхание неровным, а руки очень холодными. – Вы же можете сделать что-нибудь для него, да, доктор?

– Я могу сделать так, чтобы ему стало получше. Просто помогите мне приподнять его на подушках, миссис Чатер.

Снаружи в окно бился штормовой ветер. Газовый свет дрожал. Если Гарри протянет дольше чем еще час или около того, Кэт надо будет вызывать районных медсестер.

– Он же не страдает, нет? – Айрис Чатер все еще держала мужа за руку. – Это не очень хорошо выглядит, правда – такая вот маска у него на лице?

– Это лучший способ облегчить его состояние. Я думаю, ему вполне неплохо, правда.

Женщина посмотрела на Кэт. Ее лицо тоже было серым и сморщенным от напряжения, глаза глубоко впали, а кожа под ними повисла и потемнела из-за усталости. Она была на девять лет младше своего мужа – опрятная, энергичная женщина, но сейчас она выглядела такой же старой и больной, как и он.