Этот жестокий замысел - [41]

Мато кивает за плечо:

– Принтер в дальней комнате.

– О, умно́! – восклицает Леобен.

Мато оглядывает нас троих.

– Мне нужно поговорить с Катариной, а потом мы можем ехать.

Леобен пихает Коулу коробку бумажных полотенец, но футболки оставляет себе.

– Возьми. Я пока достану нам нормальную одежду. Ты уверена, что в порядке, кальмар?

– Да, все хорошо, – бормочу я. – Принеси мне что-нибудь синее.

Леобен кивает и, хотя все еще выглядит озадаченным, шагает вперед.

– Договорились. Я буду в дальней комнате.

Коул смотрит на нас с Мато, теребя в руках коробку. Кажется, он не хочет оставлять меня наедине с ним, и от иронии происходящего мне хочется смеяться. Никогда бы не подумала, что предпочту остаться один на один с членом Центрального штаба «Картакса», чем с Коулом.

Но мне и в голову не приходило, что он скажет, что контролирует меня.

– Увидимся через минуту, – говорю я. – Мне тоже нужно поговорить с Мато.

Нахмурившись чуть сильнее, Коул снова обводит нас взглядом, а затем разворачивается и уходит обратно к лестнице. Когда под его ботинками начинают скрипеть ступеньки, я судорожно выдыхаю.

Мато с любопытством в глазах провожает взглядом Коула, но если он и заметил напряжение, повисшее между нами, то ничего не говорит.

– Давай поговорим здесь, – предлагает он и направляется к открытой двери.

Комната завалена палатками, спальными мешками и различным снаряжением для выживания. В центре комнаты стоит пустой стол, вокруг которого расставлено несколько стульев. Мато ставит металлический портфель на пол и отодвигает для меня стул. Я молча опускаюсь на него, а он садится рядом, поднимает портфель к себе на колени и спокойно смотрит на меня.

– Как твоя рука? – спрашивает он.

Черное стекло его маски кодировщика медленно светлеет, пока не становится почти прозрачным. Его левый глаз кажется более тусклым, а бровь изогнута. На лбу виднеются несколько рядов маленьких черных портов, где провода врезаются в череп.

Я перевожу удивленный взгляд на руку, потому что успела забыть о панели. Но как только вспоминаю о ней, боль тут же возвращается.

– Еще болит.

Он кивает, а затем несколько секунд просто всматривается в мое лицо, мне становится неуютно.

– Ты меня помнишь? – спрашивает он.

Я открываю рот, но не знаю, что сказать. От того, что сквозь маску прекрасно видно лицо Мато, этот момент кажется мне чем-то сокровенным, словно сейчас он обнажает передо мной душу.

– Ну… да, – говорю я. – Но ничего конкретного. Твое лицо показалось мне знакомым, и я уверена, что она тебя знала.

– Она, – произносит он, растягивая слово и как бы прислушиваясь к его звучанию. А затем откидывается на спинку стула. – Да. Мы начали общаться, как только я появился в «Картаксе». Я изучал алгоритмы Лаклана и заметил, что она подделала некоторые файлы. Я понял, что она неординарная личность, поэтому отыскал ее и уговорил кодировать вместе. Мы разработали десятки различных кодов.

Я хмурюсь, и любопытство продирается через пелену неопределенности, которая возникла после подслушанных слов Коула.

– Но она же жила в лаборатории «Проекта Заратустра». Была пленницей. Как она с тобой общалась?

Он взмахивает рукой:

– Она много лет знала, как выбраться в Интернет. Мы иногда встречались в виртуальной реальности, но в основном просто делились кодами. Я даже не догадывался, где она на самом деле и что ее удерживают взаперти. Пока не стало слишком поздно.

Я наклоняюсь вперед:

– Ты говорил с ней после побега?

– Нет, она никогда мне не писала. Как много ты помнишь?

Я опускаю глаза и обвожу пальцами свежие кровавые полумесяцы на своей ладони.

– Не многое. Воспоминания разрозненные, но шесть месяцев после ее побега просто… исчезли, и именно этот период мне хочется вспомнить больше всего. Именно тогда Лаклан изменил меня и начал воплощать в жизнь свой план. Мне кажется, что если я смогу понять, что и почему он сделал, то у нас появится шанс найти его.

– Ну, – щелкая застежками на металлическом портфеле, говорит Мато, – вполне вероятно, что это поможет.

Портфель открывается, и я вижу мягкую обивку, на которой лежит футляр из черного стекла. Он напоминает маску Мато, но форма другая, в виде гладкого цилиндра. Манжета. Она крепится на предплечье и соединяется с панелью. Я видела несколько подобных раньше, но эта немного отличается.

– Это моя, – говорит Мато. – Я уже давно подключил маску, но все еще храню ее на крайний случай. Она немного большая для тебя, но подстроится под твой размер.

Я наклоняюсь вперед и чувствую, как провода в руке начинают извиваться под кожей, отчего с губ срывается крик боли. Мато бережно, словно сокровище, поднимает ее и открывает, нажимая на неприметное место. Внутри манжеты ряды серебряных портов, вплавленных в черное стекло. Я опускаю взгляд на руку и оттягиваю повязку, чтобы взглянуть на ряды воспаленных ран на коже. Они идеально подходят под отверстия в манжете.

– Когда я увидел, что из твоей руки вырвались провода, то сразу понял, что они для нее, – говорит Мато и опускает манжету на стол. – Порты уникальны и подходят лишь для этой модели. Цзюнь Бэй всегда говорила, что хотела себе такую. Не знаю, почему провода появились во время взлома импланта, но рад, что это случилось. Эта манжета пригодится нам, когда мы войдем в Энтропию.