Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории - [98]

Вместо груминга существо сказало ему, что он пребывает в заблуждении, что его воображаемое общество шимпанзе — всего лишь фантазия, основанная на книгах с уклоном в социальную сатиру и на фильмах в жанре научной фантастики. Существо сообщило ему, что шимпанзе были просто животными, не более того. Что в дикой природе их осталось около нескольких десятков тысяч и поголовье продолжает стремительно уменьшаться, поскольку на шимпанзе охотятся бедные племена, обитающие в экваториальных джунглях.

«Какие такие пии-лимина?» — спросил он. Непроизвольно последнее слово у него вышло чудно́, по-детски. Племена, объяснило существо, это люди, отсталые, но все равно такие же люди. Как и прочие, они прямоходящие и говорят на разных языках. Люди овладели высокими технологиями и построили грандиозные сооружения. Побывали на Луне и запустили свои аппараты еще дальше в космос. Люди управляли этой планетой, а прочие живые существа находились в подчиненном положении, на более низких ступенях эволюционной лестницы. Слушая этот бред, он без умолку выл, ревел и, скрипя зубами, в ярости метался по камере, пока не появились прочие существа и не вонзили толстую иглу в его костлявую, трясущуюся плоть.

Когда все ушли, он привел себя в вертикальное положение и доковылял до двери. В стеклянной панели он увидел отражение собственной унылой морды. Но странно: подобно лицам тех существ, морщин на ней было немного. Сверху на голове — пучок густых волос, редкие волосы по всей морде лица, но, за исключением более скромного волосяного покрова в районе задницы (которая, впрочем, не попадала в поле его зрения) и вокруг выставленного напоказ члена, его тело под грязной одеждой было совершенно лишено растительности. Он почувствовал слабость, невыносимую слабость, и окружающее пространство заволокло туманом. Периферическое зрение практически сошло на нет, несмотря на долгое время в этой камере его память не могла ухватить расположение немногих доступных ему предметов: шаткий столик, стул, пластмассовый поддон для нечистот. Часто, пятясь, он опрокидывал поддон, и содержимое выплескивалось на его испуганную морду.

Человеческие существа говорили, что подобная слабость — нормальное явление. Уверяли, что его низкое поскуливание — признак выздоровления. Объясняли, что лучше принимать предписанные таблетки, чем дожидаться укола, и из уважения к иерархии, частью которой — как и положено всем приматам — был и он сам, пришлось подчиняться. В качестве награды они разрешали ему выходить из камеры во двор, где были, по их убеждениям, такие же, как он.

Такими же они и были, в каком-то смысле. Они строили рожи и издавали те же звуки, что шимпанзе, и точно так же норовили запустить свои лапы в его шерсть. Они бесились и шумели, как шимпанзе, несколько раз даже пытались взгромоздиться один на другого, хотя их нелепое нижнее белье этому мешало. Тут же приходил кто-то из персонала, как обычно, вразвалку, на негнущихся ногах, и лениво растаскивал их в стороны.

Поначалу он не мог отличить самок от самцов, потому как не видел их половых органов, за исключением периодов течки. Но через некоторое время понял: те, что поменьше, с более длинной и густой шерстью на голове, были самками, и, приближая морду к их промежностям, он мог узнать, когда у них наступит овуляция. Такое поведение, далекое от всеобщего массового одобрения, было встречено гортанными криками со стороны тех, у кого в плену он находился, после чего он уяснил урок и выучился впредь избегать самок.

Через несколько недель прогулок по двору ему разрешили посетить больничную столовую в сопровождении медсестры. Его провели по общественным помещениям внутри здания. Тут он увидел еще больше человеческих существ, в застегнутой на все пуговицы идиотской одежде, не обращающих внимания друг на друга и пристально глядящих прямо вперед своим тупым монокулярным зрением. Толпы народа на лестницах и в коридорах инстинктивно разделялись на два потока, давая дорогу встречному. Движения человеческих особей, которые проносились мимо, были одновременно отрывистыми и усталыми.

Он уселся вместе с медсестрой в столовой самообслуживания и стал есть их отвратительную кашу с углеводами и тухлое мясо. Единственный обнаруженный фрукт был как литой и, похоже, накачан химикатами. На обратном пути они прошли через вращающиеся двери в главный холл. Фрагменты внешнего мира, как будто вырезанные из действительности, проносились мимо него: красный автобус, черный кэб, рыжий молоковоз. Через дорогу виднелся ряд домиков красного кирпича и на одном из них — дорожный знак, который он вспомнил — «Фулхэм-Пэлэс-роуд». Нет, он не заверещал, не заржал, не стал брыкаться, но где-то в глубине его омертвелой сердцевины что-то шевельнулось, и ему пришлось сделать усилие и признать, что все это было правдой, что этот мир был знаком ему прежде, только теперь его населяли омерзительные твари. Это была планета людей.

С того дня так называемое «выздоровление» сильно ускорилось. Двигался он все еще как на ходулях, даже скорее как калека, но они полагали, что это побочное действие лекарств. Мир этих существ его мало заботил, но он перестал опрокидывать на них приносимую ими еду. Они разъяснили ему, что раз он идет на поправку, то должен знать: у него есть некий статус, семья, друзья, карьера. К нему привели двух подростков и сказали, что они его. Он сел у дальнего края укрытого клеенкой стола, с противоположной стороны от двух недозрелых самцов и одной самки, про которую ему сказали, что она некогда была его супругой, но ни к кому из всех троих он не почувствовал ни близости, ни родства. Они выглядели так же, как прочие, с их зверскими рожами, выпученными глазами, судорожными и в то же время медленными жестами. Он ограничился парой жестов, выражающих общий интерес по отношению к ним, и вздохнул с облегчением, когда они ушли. Больше они не приходили.