«Этот ребенок должен жить…» Записки Хелене Хольцман 1941–1944 - [103]

[147].

Хелене Хольцман, в отличие от Елены Куторга, не стала вести дневник, скорее, это можно назвать воспоминаниями. Когда женщина впервые взялась за карандаш, она отдавала себе отчет в том, что ей предстоит описывать — три года нацистской оккупации Литвы, со всеми ужасами и мерзостями. Но она знала и другое: она сможет написать и о том дне, когда все это кончится. Такой день настал в начале августа 1944 года, когда рано утром X. Хольцман, стоя над рекой Мемель, наблюдала, как ранним утром на противоположном берегу отступают на запад немцы, а с юго-востока напирают советские войска. Женщина, конечно, не предполагает, что вот сегодня в одночасье прекратятся их несчастья, сгинут их беды, ведь война не заканчивается в один день, и об этом свидетельствует правка в последнем предложении ее записок. Но главное — закончились массовые убийства мирных граждан, расстрелы и истребление, которые за истекшие три года, как это ни чудовищно, превратились в повседневность. Стоя над рекой, Хольцман держит на руках маленького Колю — еще одного спасенного из гетто ребенка, который будет жить, и женщине кажется, будто она — служанка дочери фараона с младенцем Моисеем, принесенным водами Нила.

Как Хелене Хольцман хватило сил и духа вспомнить и описать все, что произошло за три года выживания и борьбы? Очевидно, ее поддерживала мысль об этом эпизоде, которым завершаются ее воспоминания и начинается новая веха в истории ее семьи и нации. Личное переживание окончания оккупации помогло женщине написать о прошедшем, написать трезво, по возможности объективно, спокойно, бесстрастно, точно, не избегая никаких поразительных ужасающих деталей. И воспоминания пронзительны, пропущены через себя и проникнуты этой постоянной борьбой за выживание. И они ощущаются еще пронзительнее, если подумать, каких внутренних усилий стоила автору эта бесстрастность и объективность.

От младшей дочери, тогда девятнадцатилетней Маргарете, не могло ускользнуть, что мать вот уже почти год ведет какие-то записи. Более того, дочь поняла, что именно пишет мать и о чем, но не вмешивалась и читать воспоминаний не стала. Они по-прежнему жили вместе, но одновременно у каждой была своя жизнь. Лишь после смерти матери Маргарете впервые решилась прочитать материнские записки. Дочери при этом вспомнилось, как Хелене, когда писала в тетрадях, порой отрывалась от работы и обращалась к дочери: не подскажет ли, как оно там было — дата, пара деталей, имя. Когда Грете отвечала, мать всякий раз говорила: «У тебя памяти хватит на нас двоих».

Периодически X. Хольцман на полях отмечает даты, когда она что записала. Отсюда не только можно проследить, когда она начала воспоминаниями когда закончила, очевиден становится также и ритм ее повествования: она не описывает день за днем, и в иной день могла исписать две страницы, в другой — четыре-пять, а иногда — до десяти. Особенно интенсивно она работала над воспоминаниями в октябре и декабре 1944-го, а потом еще в июле и августе 1945-го, и был один месяц, когда она не написала ни строчки, — с конца апреля до конца мая 1945-го.

В течение этого месяца происходит многое. Не только заканчивается война для всей Европы: Литва снова становится одной из республик СССР, и начинаются депортации литовских граждан немецкого происхождения и литовских евреев, переживших оккупацию. Мать и дочь Хольцман, среди сотен других, уже почти сели в поезд, отправлявшийся в Среднюю Азию. Им удалось избежать «ссылки» благодаря двенадцатилетней Фруме Фиткин, которую Хольцманы в свое время спасли из гетто и прятали у себя. После окончания войны Фрума осталась у Хелене и Маргарете как приемная дочь, переданная семье на воспитание. В последний момент Фрума бросилась к одному советскому функционеру, рассказала ему историю своего спасения, и тот осмелился сделать для Хольцманов исключение. Именно эти драматические события прервали на месяц работу Хелене над записками.

Ситуация, в которой пребывает автор, — стратегически идеальный наблюдательный пункт: женщина живет в городе, оккупированном немцами, за пределами еврейского гетто, но поддерживает связь с узниками по ту сторону колючей проволоки. По нацистским категориям она считается «наполовину еврейкой», но невольники гетто воспринимают ее как «немку», которая тем не менее их, евреев, союзница абсолютно во всем. По происхождению Хелене Хольцман — немка, гражданство — литовское. Потеряв мужа и дочь, она становится жертвой оккупационного режима, но, не желая оставаться жертвой, становится активной участницей сопротивления. Такое положение позволяет ей выбрать наиболее удачный ракурс и увидеть, осознать, сформулировать и перенести на бумагу происходящее в объективной многогранности, многоликости, со всеми противоречиями, коллизиями и конфликтами, наиболее близко к реальности, одним словом, Хольцман удается написать так, как было.

В центре повествования Хольцман — судьба близких людей, друзей и знакомых, в первую очередь — литовских евреев, однако она не теряет из виду и других: наблюдает и фиксирует, как формируется и меняется отношение литовцев к самозванным «освободителям», как ведут себя возвращенцы из Германии, новые хозяева жизни в Литве, и нацистские партийные функционеры, выбравшие себе роль господствующей касты, что происходит с солдатами вермахта. Не забывает автор и о русских военнопленных, которые вызывают сочувствие даже у узников гетто, хотя, кажется, более тягостного убогого существования, чем за колючей проволокой, и помыслить себе нельзя, но русским приходится в этой юдоли страдания хуже всех.