Этот прекрасный свободный мир... - [26]

   -- Мы так и подумали, -- задумчиво произнес Милфорд.

   -- Поймите меня правильно, -- вновь заговорил Брук, -- я вовсе не утверждаю, что Шеннон безнадежен, ни в коем случае -- он неплохой архитектор, у него есть талант, но ему никогда не приходилось трудиться систематически. В свое время я был поражен, что он стал работать -- должно быть, ему было скучно. Вы не представляете, как много о Шенноне писали в светской хронике. Ну, вы понимаете, обычные истории плейбоев: длинноногие старлетки, гоночные машины, драки с такими же плейбоями, как он, и травка. Шеннон напоминает мне ваших питомцев государства, которые не умеют управлять собственной судьбой. Ей Богу, ему повезло, что он попал сюда -- здесь у него будет возможность дожить до глубокой старости, а там он бы умер через пару лет от передоза.

   -- Вы полагаете...

   -- А чего еще можно ждать от богемы? Для них это обычная жизнь... Если бы Шеннон был только архитектором -- все было бы проще, но он же еще и художник... Вы представляете, он писал даже обнаженную натуру!

   -- Хм-хм... -- Милфорд неопределенно покачал головой.

   -- Да нет, не думайте, он не так испорчен, как может показаться, -- торопливо заметил Брук, -- просто у него было не самое лучшее окружение. Поверьте, он вполне способен работать и даже делать интересные проекты. Ему лишь надо понять, что отныне он будет работать не ради развлечения, а для обеспечения собственного пропитания, и не от случая к случаю, а каждый день.

   -- Значит, вы считаете, что у него есть перспективы, и мы сможем ему помочь?

   -- Бесспорно, -- подтвердил нумер. -- Только не стоит потакать его депрессии и устраивать вокруг него пляски пау-вау. В конце концов, он взрослый мужчина, а не капризный подросток. Поручите ему небольшой проект, чтобы у него в подчинении было два или три сотрудника. Я не силен в психологии, но работа с людьми прекрасно излечивает от любой депрессии -- для понимания этого не требуется быть психоаналитиком, уж вы мне поверьте...

***

   Если практические занятия с муляжами были неприятны, то переход от кукол к людям был тошнотворным. Муляжи, по крайней мере, молчали, не двигались, не пахли и вообще были практически безобидны. Сказать то же самое о людях было нельзя. Дома у Роберта была прислуга, но даже в бреду ему не приходило в голову требовать от камердинера, чтобы он одевал и раздевал его, мыл или оказывал некоторые другие услуги, которые обычно люди выполняют в отношении себя сами, если, конечно, не являются паралитиками. Требовать подобного от слуг можно было лишь в одном случае -- если не считать их людьми. Впрочем, после пребывания в клетке, постоянных "занятий на тренажерах" и рассуждений похитителей об "опекунах" Роберт в этом и не сомневался. Он только не мог понять, почему...

   Другой мир, другие обычаи и законы... Что бы там не болтали их "наставники", Роберт не мог поверить в подобную чушь. По собственному опыту он знал, что о других мирах рассуждали либо свихнувшиеся физики, либо люди, злоупотреблявшие психоделиками. Как-то Роберту случилось попробовать подобную хрень, и он зарекся от повторного эксперимента. Сначала все было почти нормально, но через три дня Роберт обнаружил в раковине зеленую мышь размером с хорошую индейку. Каким-то шестым чувством он догадался, что это была мышь Эйнштейна, и даже попытался вступить с ней в диалог. Только на второй минуте увлекательнейшей беседы, когда Роберт уже начал разрисовывать зеркало зубной пастой, чтобы продемонстрировать зеленой собеседнице грандиозный проект по строительству порталов между мирами, молодой человек сообразил, что происходит что-то не то. С тех пор всякие предложения попробовать что-нибудь раскрепощающее сознание встречали со стороны Роберта самый резкий отпор, а попытки настаивать вполне могли закончиться ударом в челюсть -- беседы с мышью Эйнштейна и котом Шредингера не входили в планы молодого человека.

   Впрочем, рассуждения об иных мирах и новой жизни могли иметь и другое значение, и Роберт не мог не задуматься над этим. Похитители имели странную привычку изъясняться эвфемизмами. И если пленников они называли "питомцами", ошейник -- "удостоверением личности", пребывание в клетке -- "карантином", наказание колодками -- "тренировкой на тренажерах", а его самого -- "тупицей", но при этом "великолепным экземпляром", то под "другим миром" и "аукционом" могло подразумеваться, что угодно.

   Пленников почти не оставляли наедине с собой, но ночью, пока вымотавшийся за день Роберт не успевал уснуть, или во время наказаний, когда он пытался хоть как-то отвлечься от боли, молодой человек пытался понять, что происходит. Как ни была для Роберта дика картина происходящего, выводы, которые он делал, казались еще более дикими. Их похитители не напоминали сумасшедших, и в их действиях просматривалась конкретная и четкая цель. Его натаскивали в качестве лакея, из Джека делали шута, бывший топ-менеджер обучался садоводству, а Джен готовили на роль сексуальной игрушки. А еще от них требовали полной покорности, доходящей до той степени, когда человек превращается в тупую скотину, готовую выполнить любой приказ.