Этот добрый жестокий мир - [38]

Меня обволок терпкий, густой помидорный дух. Я чувствовал, как дышит жаром земля. Под кустами она, кстати, вся оказалась покрытой трещинами. Который день стояла изнуряющая жара, огород нужно было поливать непрерывно. Хорошо, хоть картошку выкопали. Мама говорит, что уже легче.

Среди помидоров скакали кузнечики: крупные, мелкие, зеленые, серые, с красивыми крыльями или с изогнутыми яйцекладами. Вроде одинаковые, но все такие разные. Прямо как пришлецы. Кузнечики бесперечь стрекотали и, не боясь, запрыгивали мне на одежду.

…Я деловито ковырялся в теплом нутре робота. Запачкал руки до локтей смазкой — не беда, потом отмою. Я старался не прислушиваться к разговору на повышенных тонах, что слышался со стороны нашего двора. Мама и Ромка опять выясняли отношения. И опять — из-за Ромкиной подружки.

Как по мне, то мама была права. Мне тоже Сву никогда не нравилась. Во-первых, из пришлецов, хоть и из гуманоидов. Ходит по дому на цыпочках, смотрит на всех свысока. То белки она усвоить не может, то у нее метаболизм на что-то не рассчитан. То температура ей не подходит, то в колодезной воде опасные для себя примеси найдет. Картошку нам копать не помогала, только и знают с Ромкой, что запираться в его комнате. И воняет от нее морской капустой, хоть дом после проветривай.

Мама говорит Ромке: «Ты посмотри на себя: ни об учебе, ни о работе не думаешь! Устроил отец на ферму, убирать навоз за гадрозаврами, и что?.. Собираешься всю жизнь дурака валять? На что жить со своей красавицей будете? Или вы рассчитываете на нашей с отцом шее до конца своих дней просидеть? Мне такая радость не нужна!»

Хорошо будет, если Ромка уберется жить к своей Сву. Мне тогда достанется его комната и его… СИМПЬЮТЕР!!! Вот будет здорово!

На улице затарахтел гравицикл. Над нашими воротами сверкнул зеркальный полицейский шлем. Мать, поправляя на ходу косынку, поспешила к калитке. Разговор с участковым длился недолго, минуты через две снова завелся гравицикл. Участковый, маневрируя между гуляющими прямо по дороге гипсилофодонами с детенышами, поехал себе дальше.

Я же тщательно прочистил диффузаторы и установил их на место. Запустил робота в тестовом режиме. Кибер развернул и снова свернул солнечную батарею, поднял оба манипулятора и выдул облако водяной пыли, окатив меня прохладной взвесью. Я похихикал, полюбовался повисшей над роботом радугой, затем собрал инструмент и пошел во двор.

Зашуршала занавеска в дверном проеме летней кухни. На пороге появилась сердитая мамка. В одной руке она держала поварешку, а второй отгоняла мух, чтобы не налетели с улицы.

— Так, Саша. Вопрос есть. Надеюсь, ты помнишь, что мы с папой запрещали играть возле старого корабля за ставками?

— Помню, — насторожился я. — А что?

— Ты там был?

— Не-а, — соврал я.

— Узнаю, что был, — уши надеру. А незнакомых людей в селе не встречал?

Я почесал затылок.

— Нет, вроде… Мам, можно я поиграю на сим-пьютере в «Десант Федерации»?

— Да хоть в «Бесчеловечный космос», лишь бы рядом с тем чертовым кораблем не крутился.

Занавеска вернулась на место.

3

Школу в Опушках переделали в детский сад, и нам, ее бывшим ученикам, теперь нужно было каждый день добираться на квантобусе в Мирное — там в сентябре открыли новую школу с бассейном и зооуголком. Мирное было богатым и опрятным селом, окруженным полями, садами и виноградниками. На его окраине строили многоэтажные жилые дома.

В коридорах новой школы пахло свежей краской, деревом и гвоздиками. Было много незнакомых ребят и взрослых, все улыбались и болтали. Мы с Колькой Ковровым поднялись на самый высокий, третий этаж, остановились у открытого окна в коридоре. Оттуда был виден машинный двор, где старшеклассников будут обучать гравитехнике, краешек стадиона и лоскутное одеяло полей. Шла уборка; харвестеры кружили на малой высоте над угодьями, наполняя танки зерном. У горизонта, размытые жаркой дымкой, виднелись колоссальные блоки недостроенного грузового космотерминала.

— Блин, красиво, — деловито подметил Ковров, усаживаясь на подоконник. — Махнем на гравипедах в воскресенье, посмотрим на стройку?

— Далековато, — ответил я, свешиваясь из окна, чтобы плюнуть на велоцираптора, копошащегося в пыли у цоколя.

Едва я свесился, как получил болезненный тычок в поясницу.

— Офигел? — зашипел я, оборачиваясь. Но это не Коврову вздумалось пошалить.

— Салаги, привет.

Нас обступили полукольцом мирновские мальчишки. Я шмыгнул: знакомые все лица. Мишка Косолапычев, Профессор Колбасинский, Муравей, Тарасик. Мы, опушкинцы, не один раз били их за то, что они играли на нашем корвете. Причем хорошо так били, у Колбасинского даже рассечение брови было. Его родители потом ходили по домам, искали виноватых, но мне удалось отсидеться в подсолнухах.

Муравей, самый низенький и щуплый, ткнул в меня крошечным, неощутимым кулачком и поинтересовался:

— Махаться будем?

— Один на один? — с сомнением спросил я.

— Если один на один, то он будет, — поспешил высказаться за меня Ковров.

— А у меня брат вернулся из армии, — сообщил Тарасик гнусавым голосом.

Мишка Косолапычев положил мне на плечо тяжелую руку.

— В какой класс перешел, Казаров?