Этого забыть нельзя. Воспоминания бывшего военнопленного - [52]
Работу прекратили и остальные — четыре француза и два норвежца. Было выставлено наблюдение у двери на случай, если появится кто-либо из начальства.
— Отшен карашо! — хлопнул меня по плечу француз. — Алеман[16] нет — арбайт нет. — И улыбнулся, показывая желтые выщербленные зубы.
До самого полдня нас не трогали. Кузня саботировала. Мне понравились эти спаянные ребята — угрюмо-молчаливые жители Скандинавии и не унывающие при любых обстоятельствах французы. Меня они с первых минут приняли в свою семью, поделились хлебом и сигаретами.
После обеда оставалось несколько минут в нашем распоряжении. Большинство заключенных устремилось в уборную не столько по необходимости, сколько для того, чтобы еще оттянуть время. По двору шагали мастера, «зеленые», эсэсовцы. Не попадайся им под руку!
Я спрятался за угол здания, отсюда удобно наблюдать, когда будут возвращаться мои друзья по кузнице. Сидя на цоколе, я незаметно вздремнул.
— Alarm, alarm![17] — раздалось над самым ухом.
Я вздрогнул. Фельдфебель уперся в меня сверлящими голубыми глазками, вид его не предвещал ничего доброго.
— Почему ты здесь? Тебе нечего делать?
— Жду товарищей, — в растерянности пролепетал я.
К цеху бежали заключенные. Эсэсовец подозвал одного из них. Вижу — Николай. Он прилично знал немецкий язык.
— Скажи этому остолопу, — обратился фельдфебель к Николаю, показывая на меня, — что здесь надо работать, а не мечтать.
Николай переводил по-своему:
— Прошу тебя, остерегайся этого гада, он может наделать много подлостей.
— Понятно? — обратился ко мне фельдфебель и приказал следовать за ним.
По дороге в кузницу Николай продолжал свои наставления:
— Имей в виду, он знает о твоем проступке и держит тебя под наблюдением. Теперь достаточно чуть-чуть оступиться, и судьба твоя будет решена без промедления.
Вслед за эсэсовцем мы вошли в пустую кузницу. Немец выкрикнул неясные для меня слова. Николай перевел: надо перенести в угол вон те заготовки осей. Чтобы продемонстрировать свое усердие, я бросился опрометью в угол. Только б отцепился этот плюгавый тип! Схватил обеими руками ось и сразу даже не понял, что со мной произошло. Ладони приклеились к железу. Я рванулся всем телом и инстинктивно поднял руки вверх. Сердце будто остановилось, в глазах поплыли круги. Оказалось, оси только что вытащили из горна.
Эсэсовец захихикал, словно его щекотали под мышками, затем вышел. Николай посылал в его адрес отборные ругательства. Как мне помочь, он не знал, к тому же растерялся. Пришли французы, поняли, в чем дело, и окунули мои обожженные руки в минеральное масло. От этого дикая боль медленно стихала.
Мой напарник-француз о чем-то переговаривался с Николаем, тот все время кивал головой. Затем Николай обратился ко мне:
— Будь осторожен. Тут ребята помогут. Думаю, этим еще не кончилось…
Николай, работавший в мастерской электриком, ушел, но опасения его подтвердились очень скоро. В кузницу снова явился эсэсовец.
— Ком! — поманил он меня пальцем.
Привел на то самое место, где я дремал в ожидании товарищей. Скомандовал сесть на корточки, вытянуть руки вперед, не подниматься.
Закурив сигарету, фельдфебель скрылся за углом. Я оглянулся по сторонам и заметил несколько человек, тоже сидевших на корточках. Как и я, они отбывали наказание за «проступки» перед райхом. Вскоре ноги мои онемели, руки стали дрожать, почерневшие от ожога ладони ныли. Неужели упаду? Тогда конец!
Пытка продолжалась около двух часов. По сигналу, возвещавшему об окончании работы, заключенные выстроились во дворе. А о нас забыли. Заметил Николай и попросил о чем-то форарбейтера. Тот направился к нам:
— Идите в строй!
Но встать я был не в силах. Сделал движение и повалился на камень. Спина задеревенела, коленки — хоть иголками коли. Подбежали Николай и француз, который лечил мои ладони, подняли меня и повели в строй.
— Знаешь, — говорил я Николаю, — если б возвратился СС, я, наверное, кинул бы последний козырь.
— Пойми ты, — ласково увещевал он меня, — отдать жизнь — раз плюнуть. Надо ее сберечь, время придет, и мы скажем еще свое слово.
В строю я с трудом волочил ноги, но постепенно кровь в них начала циркулировать нормально, и я вместе со всеми смог отбивать шаг и выполнять команду «мютцен аб!».
Вечерняя поверка окончилась быстро. Тяжелые думы бередили мне душу. Порой овладевало такое состояние, будто я уже тысячи лет живу в аду и неизвестно, когда наступит просвет.
Кто-то тронул меня за рукав.
— Семен! Ты где сегодня страдал? — обрадовался я.
— Возил железные болванки. Помогал ковать оружие врагу…
Последние слова Семен произнес дрожащим голосом. У меня была сигарета, подаренная Николаем. Мы спрятались за барак и минут пять наслаждались ароматным дымом. Семен немного успокоился.
В бараке я увидел Вилли. Он присел рядом и стал осматривать мои руки. Потом вытащил из кармана баночку с мазью, сунул мне под одеяло.
— Карашо.
С наступлением холодов узники получили зимнюю одежду — длинные полосатые халаты, сшитые из той же грубой мешковины, что и костюмы. Халат плохо греет, а на улице ноябрь. По утрам на крышах белеет изморозь. Хрустит под ногами мерзлая земля. Днем часто идут проливные дожди вперемежку с мокрым снегом.
Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.
В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.