...Это вовсе не то, что ты думал, но лучше - [5]

'Кажется, у меня начинает съезжать крыша. Во всяком случае, таких бредовых и при этом таких ярких и реальных снов я в жизни еще не видела'.

— Это не сон, — мягко проговорил незнакомец.

— Хорошо-хорошо, пусть это не сон, как ты говоришь. Но объясни, почему я должна верить собственной галлюцинации?

Он расхохотался. Звонко, сильно. Странные для этого места звуки острыми камушками забились о мои барабанные перепонки. Смех нарастал. Казалось, его волна вот-вот накроет меня с головой. Он был осязаемым и упругим, я задыхалась под его тяжестью.

Предметы, плавно летевшие под потолок, внезапно поменяли свои траектории и рванули ко мне. Я обхватила голову руками, защищая ее от песочных часов, портсигара, пепельницы… Что-то больно стукнуло меня по затылку, что-то оцарапало руку. Неподвижным оставался лишь рояль с сидящим на нем существом, да листья на полу.

— Что ж, пусть будет галлюцинация, — смех оборвался так же внезапно, как и начался. — Ну, а теперь мне пора — иначе твоя бедная крыша и впрямь не выдержит такого перенапряжения и съедет на сторону. А потом упадет на пол…

Передо мной промелькнули босые грязные пятки, исчезнувшие в золотистом ковре листьев. Казалось, он просто нырнул головой вниз со своего рояля. От того места, где он исчез, поднялась воздушная волна. Через секунду я была окутана роем остропахнущей шуршащей листвы. Меня закружило, изгибая тело под немыслимыми углами, а потом я провалилась во что-то мягкое.

Далее же начался самый обыкновенный, яркий и красочный, но вполне привычный мой сон.

И вот с той самой ночи каждый раз перед тем как я засыпаю, я вижу его. В разных мирах и пространствах, чаще всего смахивающих на декорации к пьесам абсурда. В разных одеждах — начиная от древнеримской тоги и заканчивая скафандром. Но всегда на лице его одна и та же венецианская маска, а одеяние отличается потрепанностью и не блещет чистотой.

Он упорно отказывался огласить свое имя или кличку, заявляя, что не имеет таковых. Я пыталась придумать сама, чтобы хоть как-то его называть. У меня обычно это получается: два-три новичка в 'Трубе' обрели клички с моей легкой руки (легкого языка), но сейчас дело застопорилось. Я перебрала многие, от Ночного Глюка до Локи (скандинавского плута), от Сэра ЛСД до Атума (самый непонятный египетский бог, сумевший родить сам себя). Пробовала называть его Принесенный Ветром, но это было слишком длинно. Сокращенный вариант — При-вет, звучал несерьезно. В конце концов, обессилев, стала звать его просто Спутником. Раз уж он прицепился ко мне и, по всей видимости, не собирался в ближайшее время отвязываться.

Сегодня Спутник был облачен в нечто зеленое, обтягивающее его стройную фигуру и подчеркивающее принадлежность к мужскому полу. Больше всего его наряд напоминал мультяшных разбойников времен Робин Гуда. Особенно комично смотрелись заляпанные землей коленки и шикарная дыра на плече.

— Дадут ли мне когда-нибудь выспаться? — хмуро повторила я.

— А ты действительно этого хочешь, малышка? Я всегда думал, что тебе доставляют удовольствие наши еженощные беседы и путешествия.

— Да, но только не сегодня — я слишком набегалась и устала.

— Ты хочешь, чтобы я ушел? — Голос звенел — то ли от сдерживаемого смеха, то ли от вибраций маски. — Ладно, сегодня я не буду мучить тебя сложными вопросами и путешествиями, а просто расскажу сказку. ОК?

— Ладно!

Я сначала присела, а затем и прилегла на дивно мягкую травяную подстилку. Сверху на меня глядело и периодически меланхолично подмигивало солнце. (Это не метафора, а констатация факта: у солнца действительно были глаза, грустно-карие и по-собачьи преданные.) В небе медленно пролетели, пронзительно крича, два крылатых существа — помесь гуся с птеродактилем. Подо мной, под опершимся на него локтем, обиженно заворчал недовольный чем-то булыжник. Ладно, могло быть и хуже. Бывали мы в мирах, где из моря цвета ртути на грязно-бурый берег вылезало такое… даже во сне, и то дрожь берет. А тут — солнышко мигает, камушек под боком бурчит, очень мило и вовсе даже не страшно.

— Ну, рассказывай, — я тяжело вздохнула, изображая покорность, и прикрыла глаза.

- 'Это было очень давно и очень далеко отсюда. Там, где лик солнца, поднимающегося из-за горизонта, красен, как кровь, бьющая из разорванной артерии, а небо темно-лилового цвета — как сутана всеми проклинаемого мага. Год в том мире состоял из двухсот дней, и сто восемьдесят из них небо было затянуто чешуей туч, а земля была настолько напитана дождями, что не могла уже принимать в себя влагу, и та струилась по ней грязными плетьми ручьев и речушек с мутной горькой водой.

Девушка, о которой речь, жила в городке с узкими улочками, где не могли разъехаться две лошади, где стены домов были серыми, как и лица прохожих, спешащих куда-то по своим бесконечным неважным делам. Она была худа и, как все, серолица. Похожая на летучую мышь с большими мягкими глазами, она казалась состоящей из неправильных линий и углов. Тонкая шея, узкие плечи, торчащие лопатки — цыпленок с пепельными волосами. В их мире, где дельфины рисовали и сочиняли музыку, а человечество было одной из тупиковых ветвей на древе эволюции, она принадлежала к тем немногим, кто еще поднимал взгляд вверх, на небо, а не упирался глазами в землю в надежде отыскать что-нибудь ценное или полезное.