...Это вовсе не то, что ты думал, но лучше - [49]

— Все в порядке, — он провел ладонью по лицу. Холод и яд сквозили в его тоне, и я испугалась, что он станет таким же, как в прошлую встречу, у сфинкса. Но продолжил он мягче и спокойнее: — Ничего страшного не случилось. Просто снесли еще одно из тех зданий, что составляют мою плоть… и мою душу.

— Тебе так больно, когда в тебе что-то рушат?..

— Нет, только когда трогают то, что стояло столетья и могло бы простоять ещё столько же. То, что являет собой мой облик и мою суть. Новостройки и хрущевки мне безразличны, напротив, когда их сносят — ощущение, словно состригают отросшие ногти или волосы. Ладно, хватит об этом. Тебе пора отдыхать!

Его голос звучал сухо и холодно.

— Погоди! — Поняв, что он собирается уходить, я чуть не схватила его за плечо, но вовремя одернула руку. — Я еще увижу тебя?

— Возможно.

— И тогда, наверное, на тебе будет буденовка? Или нет, как его, матросский бушлат?..

Я поняла, что сморозила большую глупость, еще прежде чем он ответил.

— Ты считаешь, что у меня в жизни не может быть мрачных и грязных периодов, которые хочется поскорее забыть?

Ох, и недобрые стали у него глаза… Недобрые и безбашенные, как у Абрека, когда ярость заливает ему мозги. Вспомнился страшный мальчик из сказки Спутника, в ушах загремели беспощадные ритмы Блока из 'Двенадцати': 'Черный вечер, белый снег. Ветер — на ногах не стоит человек!..' Неужели он воплотился в одного из революционных матросов, чей бушлат я сдуру упомянула?

— Прости, я сказала глупость!

— Прощаю.

И он исчез (слава богу — иначе от страха я бы тихо помешалась). Без каких-либо спецэффектов, которые так любит Спутник — просто повернулся и растворился в темноте лестничной клетки.

Я осталась одна.

Дабы разогнать страх, пробормотала вслух:

— Шизофрения прогрессирует.

И вошла в недра незнакомого жилища.

Квартирка оказалась по-мещански обставленной, тесной от мебели и всяких там ковриков, но вполне удобоваримой. Следов от крови на обоях или паркете, к счастью, не обнаружилось.

Отмокнув положенный срок в ванне (в которую беззастенчиво вылила половину стоявшего на полочке шампуня), я забралась на широкую постель и растянулась на чужом белье (чувство брезгливости атрофировалось у меня давным-давно — для жизни в 'Трубе' это ненужное бремя и роскошь). И закрыла глаза.

— Привет…

— Здравствуй!

Все вокруг окутывала лиловатая дымка. Сквозь нее проступали очертания деревьев и скал. Воздух был сладким и густым, он пах лавандой и клюквенным киселем. Герой моих сновидений сидел на земле в двух шагах от меня. На нем была льняная рубаха, длинная и просторная. Голова Спутника была низко опущена, и тут я впервые обнаружила, что у него есть волосы. Это и впрямь стало для меня открытием! Видимо, прежде они всегда были спрятаны или прикрыты головным убором, а теперь волнами укутывали шею и спину. Длинные, густые и темные — лишь две седые пряди надо лбом.

— Где мы?

Он поднял лицо. К моему глубочайшему разочарованию маска на нем присутствовала, как обычно.

— Там, где нет времени. Где кончается мироздание и где оно берет свое начало. Где произносятся самые важные слова.

— Весьма туманно. И что же такого важного ты хочешь мне сказать в этом славном месте?

Он подошел ко мне. Пахнуло засушенными розами и морской соленой влагой. Скрытые фарфором губы выдохнули:

— Это случится завтра.

Когда, после посещения больницы, я вытребовала у него обещание предупредить меня, я не раз думала о том, что почувствую, узнав, что жить мне осталось определенное и очень малое время. Даже после того как мне сказали, что я неизлечимо больна, смерть казалась нереальной и далекой. Чужой. Но вот она — уже своя, совсем близко. Дышит мне в затылок, а может быть, дует в лоб.

На какой-то миг меня заморозило… и вдруг все стало легко и просто. Может быть, это называется катарсисом? Я подалась вперед и уткнулась лицом в жесткое льняное плечо.

— Спасибо, — я не понимала, отчего слезы текут по моему лицу — ведь все хорошо, отчего же я плачу? — Спасибо за все, что ты для меня сделал. Ты мне ближе, чем я сама себе. Пожалуйста, побудь сегодня со мной еще, не отпускай, не гони в мои сны…

— Хорошо, маленькая.

Его руки сомкнулись на моей спине кольцом защиты, закрывающим от всего мира и от самой себя.

— Кто ты? Пожалуйста, ответь мне, хоть сегодня. Демон ты или ангел, мне, в сущности, все равно. Пусть для всего мира ты будешь тьмой, но для меня ты всегда был и останешься светом — самым теплым, самым нужным и нежным…

— Зачем столько патетики, девочка? Пока могу сказать определенно лишь то, что наши линии судеб так плотно переплелись, что стали одной. Может быть, я был городом, который ты когда-то любила так же страстно, как сейчас Питер, а потом предала или, напротив, спасла. Может, я был частью твоей души, которая по каким-то причинам от тебя отделилась и обрела тело и самостоятельное бытие. Может, я твоя смерть — личная, особенная. Или просто объемная галлюцинация, вызванная опухолью, давящей на твой мозг. Разве это имеет какое-нибудь значение сейчас? Завтра все встанет на свои места.

Он отстранился, и я почувствовала ноющую пустоту в том месте, где моя макушка прижималась к его плечу.