Это - убийство? - [8]

— Почему же, я встретил сегодня утром Лонгвелла, но он меня не знает, ибо он преподает рисование, а я не ходил на эти уроки. Лица многих людей из обслуги мне тоже знакомы… — Колин помолчал и добавил: — Как я понимаю, эта почти полная смена лиц произошла после появления нового директора?

Даггат кивнул:

— Ну да, я пришел сюда в двадцать третьем, за год до прихода нового директора. И я слышал всякие истории о том, как здесь обстояли дела раньше…

Они поговорили о разных учениках, с которыми Ривелл мог быть знаком, и когда речь зашла о Маршалле, Даггат с живостью продолжал:

— Вы ведь читали в свое время прессу?

Ривелл решил согласиться. Да, читал. Хотя и не в свое время, а только вчера.

— Очень странное дело. Неужели можно представить себе, что тяжелая металлическая штука свалится на голову мальчика именно в тот момент, когда его голова находится под нею? Нет, это Провидение, вот все, что я могу сказать. Но я повторяю в своих проповедях ученикам школы: никто не может знать, что ему суждено… Пусть мы овладели всеми науками, но все равно.

Резкий стук в дверь прервал рассуждения пастора, которые имели, впрочем, вполне предсказуемую концовку.

— Вхо-дите! — пропел Даггат хриплым тенорком.

Дверь приотворилась на несколько дюймов, и в щель кто-то пробормотал надломленным баритоном:

— Извините, Даггат, не знал, что вы заняты. Как-нибудь попозже…

Но Даггат живо вскочил:

— Нет-нет, Ламберн, не уходите! Мы тут просто болтаем. Входите и познакомьтесь с мистером Ривеллом. Он наш старый выпускник.

Гость вошел в комнату с видом полного безразличия ко всему происходящему. Это был молодой мужчина, лет тридцати с небольшим, высокий, темноглазый и темноволосый. В его повадках проскальзывала какая-то печальная небрежность. Одет он был если и не странно, то, во всяком случае, не слишком подходяще для преподавателя Оукингтона в воскресное утро. Ривелл с первого взгляда ощутил к нему симпатию.

— Мы тут толковали, — сказал Даггат, попыхивая своей вересковой трубкой, — о бедном Маршалле. Ривелл был знаком с его братом, с тем, который погиб на войне.

Ламберн чуть наклонил голову, однако не проронил ни слова.

— Должен сознаться, мне жаль последнего Маршалла, — продолжал Даггат. — Вы ведь знаете, Ривелл, Вилбрем сейчас наш школьный староста. Остался один из трех братьев. Страшное несчастье. И родители скончались. Он был в ужасном состоянии, и директор даже думал дать ему отпуск до конца семестра, да только бедняге некуда податься! Его опекун живет в Индии.

— А где же он проводит праздники и выходные?

— Думаю, у друзей, однокашников. Его в школе любят.

— Помните, как-то раз он провел две недели у своего кузена Томаса? — вступил в беседу Ламберн. — Вы слышали, кстати, что Томас Эллингтон — двоюродный брат мальчика? Ну так вот, они поехали на озеро, страшно там промерзли, а потом отправились на море, куда-то в район Блэкпула…

— Да, его очень, очень любят в школе, — повторил Даггат. — Вилбрем хороший спортсмен, а уж пловец просто великолепный. Лучший пловец, пожалуй, которого знал Оукингтон. Он так отличается от своего покойного брата Роберта…

Ривелл почувствовал, что Даггат не питал особой симпатии к погибшему мальчику.

— А вы хорошо знали Роберта Маршалла? — спросил Ривелл.

— О да, прекрасно. Такой, знаете ли, спокойный юнец, но любопытный — читал очень странные книжки, очень… В своих любимых предметах успевал, это да. Думаю, он получил бы хороший аттестат.

Видимо, Даггат посчитал такую краткую эпитафию своему подопечному вполне достаточной, но все-таки добавил из приличия:

— Ах, к таким печальным вещам надо относиться философски: рука Провидения, и все тут! Ничего не поделаешь!

Ламберн усмехнулся:

— По-моему, вы предоставляете Провидению слишком большие полномочия, Даггат. Даже страховая компания не рискнула бы назвать падение куска газовой трубы Божьим промыслом…

В этот момент зазвонил церковный колокол, призывая к утренней службе.

— Мне пора! — воскликнул Даггат, хватая свою сутану. — А вы, приятели, можете сидеть тут и болтать сколько угодно…

Когда он ушел, Ламберн поворошил угли в камине, подвинувшись поближе к огню. В комнате было прохладно.

— Хорошо, если бы Даггат, верящий в огонь преисподней, насыпал побольше угля в камин, — пробурчал он. — Это ослабило бы зависть его гостей к посетителям ада…

Он ткнул совком в ведерко для угля.

— Ну вот, конечно, пусто… Кстати, мы между собой зовем его Херувимом. Отличный парень — когда не читает проповеди. А в церкви вызывает желание проломить ему башку. Предупреждаю вас, что вам предстоит встреча с ним еще и вечером, если вы собираетесь скоро уезжать.

— Да. Он мне сказал.

— Вы остановились у директора?

— Да.

— Только на эти выходные?

— Ну да.

— Жаль. Мы с вами могли бы посидеть в пабе вечерком. Мне, знаете ли, нравится отвлекаться от этого школьного питания… — И вдруг, резко сменив тон, спросил: — Как вам понравился директор?

— Довольно симпатичный, на мой взгляд…

— Нет, я не это имел в виду…

Ривелл почувствовал неловкость от напористости собеседника.

— Понимаете, перед тем как стать учителем, директором школы, он много чем занимался. Долгое время жил за рубежом — в Америке и в колониях… Образование у него чисто медицинское, кстати. Выглядит он бонвиваном, но человек неболтливый, даже скрытный. И всем нравится — и мужчинам, и женщинам.