«Это просто буквы на бумаге…» Владимир Сорокин: после литературы - [262]
А. В.: Какая связь?
В. С.: Дело в том, что от них зависит продолжение рода, и, если женщина не уверена в завтрашнем дне, причем неосознанно, на подсознательном уровне, это определенным образом ее перестраивает – и психику, и физиологию.
А. В.: Тогда общественная модель, предложенная вами в «Дне опричника», основанная на фундаментализме, православии-самодержавии-народности, на каком-то, скорее, крестьянском, сезонно-циклическом архаичном мироощущении, как раз с этой точки зрения должна подходить. Именно женщинам.
В. С.: Я был в Берлине, общался там с одной молодой композиторшей, она эмигрантка, я ей вкратце рассказал, что сейчас пишу. Вот, мол, такая идея, что Россия отгородилась от Запада Великой Русской Стеной… Она говорит: ой, господи, если бы это случилось, я бы назавтра же прилетела в Москву!
А. В.: В составе группы «возвращенцев» – как в 1930–1940-е годы?
В. С.: Да-да, для которых писали на вагонах: «Родина простила, Родина ждет!» Но это не шутка на самом деле. Многие считают, что все наши беды начались с разрушения железного занавеса.
А. В.: А вы как считаете? В чем корень наших бед?
В. С.: Я считаю, что вопрос нерелевантно поставлен. Я убежден, что на мой век хватит России, в которой я сейчас живу. Другой не будет.
А. В.: У вас в книге прорицательница Прасковья Тобольская на вопрос героя «Что будет с Россией?» отвечает: «Будет ничего!»
В. С.: Можно понимать это двояко: «ничего» – это по-нашему «не так плохо»… Ясно, что изменение чего-то должно сопровождаться изменением ментальности. Но ментальность народная не может измениться так быстро. Может, она вообще не меняется.
А. В.: Раньше, в 1980-е, 1990-е, вы брали фрагменты разных реальностей, состыковывали их причудливым образом, и результат заведомо не прочитывался однозначно (может быть, и не предполагал прочтения). Сегодня вы выписываете текст по классическому почти канону, с линейным повествованием, с сюжетом, и возникают вполне себе выстроенные тексты, даже и с гражданской позицией, безусловно.
В. С.: Можно прочитать это и так, но для меня очень важна литературная составляющая, важна свобода фантазии, игра. В 1980-е годы я делал бинарные литературные бомбочки, состоящие из двух несоединимых частей: соцреалистической и части, построенной на реальной физиологии, а в результате происходил взрыв, и он наполнял меня как литератора некой вспышкой свободы. Я расчищал себе место. Сейчас я пишу по-другому, потому что у меня есть своя чистая площадка. Но я никогда не писал одно и то же, мне интересно было двигаться в новые области, и «День опричника» – это первое обращение к лубку, к народному жанру.
А. В.: Вы какие реакции испытываете, когда пишете такой смешной текст, как «День опричника»? Смеетесь?
В. С.: Да, конечно, а как же! Я думаю, что радуются все литераторы, за исключением тех, которые просто ради денег пишут. Там как раз смеха мало. Люди заняты серьезным делом: тиражи, издатели… А литература тем и замечательна, что она дает возможность взглянуть на любое явление легко: и отстраненно, и с некой долей игры.
А. В.: Свобода, собственно, и подразумевает ровно столько степеней, сколько вы сами можете себе позволить.
В. С.: Да, совершенно верно. Я пишу роман прежде всего для себя, для первого читателя, но оказывается, что он интересен и еще кому-то, и еще кому-то, и еще… И это разрастается. Но главное, чтобы он понравился мне, чтобы я над ним смеялся. Но и смех разный бывает. Бывает истерический хохот, переходящий в рыдания.
А. В.: Вы фиксируете изменения внутренние в себе – как писателя, как человека?
В. С.: Это фиксируется на бумаге. Мне досталась уникальная возможность – родиться в одной стране, пережить ее крах, потом оказаться в другой, которая наполнена призраками той умершей страны. Думаю, это, в общем, подарок для писательской судьбы.
А. В.: Насколько, вы думаете, будущее, то «прекрасное далеко», песня о котором у вас в тексте фигурирует, зависит от этого вашего текста?
В. С.: Этого никто не знает. Нам не дано предугадать… Мне просто хотелось высказаться по поводу настоящего. И в общем-то эта книга о Москве как о государстве в государстве. Москва – вообще моя тема, начиная, наверное, с «Очереди». Москва очень важна для России. Это даже не столица, а некая «Внутренняя Россия», как есть в Китае Внутренняя Монголия. Этим Москва уникальна, ее трудно уже назвать даже городом, а слово «мегаполис» не очень к ней прирастает. Поэтому проблема названия существует. Я лишь одно чувствую, что современная Москва становится все жестче и бесчеловечней.
А. В.: В вашей антиутопии многие сегодняшние проблемы Москвы, да и России, как я понял, все-таки решены – читатели увидят как.
В. С.: Не надо смешивать литературу и жизнь. Я просто смоделировал некую ситуацию. Очень важно, что описание этого нового русского порядка, этой реальности ведется глазами опричника Комяги, и, если он говорит, что Европа «дала дуба» и там по развалинам бродят киберпанки, которые пьют кумыс, это вовсе не обязательно так. Потому что мы знаем, что во времена железного занавеса говорила нам пропаганда. Но ему, конечно, очень хочется верить, что Европа-таки дала дуба.
Александр Генис ("Довлатов и окрестности", "Обратный адрес", "Камасутра книжника") обратился к новому жанру – календарь, или "святцы культуры". Дни рождения любимых писателей, художников, режиссеров, а также радио, интернета и айфона он считает личными праздниками и вставляет в список как общепринятых, так и причудливых торжеств. Генис не соревнуется с "Википедией" и тщательно избегает тривиального, предлагая читателю беглую, но оригинальную мысль, неожиданную метафору, незамусоленную шутку, вскрывающее суть определение.
В новую книгу известного писателя, мастера нон-фикшн Александра Гениса вошли филологический роман «Довлатов и окрестности» и вдвое расширенный сборник литературных портретов «Частный случай». «Довлатов и окрестности» – не только увлекательное повествование о его главном герое Сергее Довлатове (друге и коллеге автора), но и оригинальный манифест новой словесности, примером которой стала эта книга. «Частный случай» собрал камерные образцы филологической прозы, названной Генисом «фотографией души, расположенной между телом и текстом».
«Русская кухня в изгнании» — сборник очерков и эссе на гастрономические темы, написанный Петром Вайлем и Александром Генисом в Нью-Йорке в середине 1980-х., — это ни в коем случае не поваренная книга, хотя практически каждая из ее глав увенчана простым, но изящным и колоритным кулинарным рецептом. Перед нами — настоящий, проверенный временем и собравший огромную армию почитателей литературный памятник истории и культуры. Монумент целой цивилизации, сначала сложившейся на далеких берегах благодаря усилиям «третьей волны» русской эмиграции, а потом удивительно органично влившейся в мир и строй, что народился в новой России.Вайль и Генис снова и снова поражают читателя точностью наблюдений и блестящей эрудицией.
“Птичий рынок” – новый сборник рассказов известных писателей, продолжающий традиции бестселлеров “Москва: место встречи” и “В Питере жить”: тридцать семь авторов под одной обложкой. Герои книги – животные домашние: кот Евгения Водолазкина, Анны Матвеевой, Александра Гениса, такса Дмитрия Воденникова, осел в рассказе Наринэ Абгарян, плюшевый щенок у Людмилы Улицкой, козел у Романа Сенчина, муравьи Алексея Сальникова; и недомашние: лобстер Себастьян, которого Татьяна Толстая увидела в аквариуме и подружилась, медуза-крестовик, ужалившая Василия Авченко в Амурском заливе, удав Андрея Филимонова, путешествующий по канализации, и крокодил, у которого взяла интервью Ксения Букша… Составители сборника – издатель Елена Шубина и редактор Алла Шлыкова.
Новая книга Александра Гениса не похожа на предыдущие. Литературы в ней меньше, жизни больше, а юмора столько же. «Обратный адрес» – это одиссея по архипелагу памяти. На каждом острове (Луганск, Киев, Рязань, Рига, Париж, Нью-Йорк и вся Русская Америка) нас ждут предки, друзья и кумиры автора. Среди них – Петр Вайль и Сергей Довлатов, Алексей Герман и Андрей Битов, Синявский и Бахчанян, Бродский и Барышников, Толстая и Сорокин, Хвостенко и Гребенщиков, Неизвестный и Шемякин, Акунин и Чхартишвили, Комар и Меламид, «Новый американец» и радио «Свобода».
Когда вещь становится привычной, как конфетный фантик, мы перестаем ее замечать, не видим необходимости над ней задумываться, даже если она – произведение искусства. «Утро в сосновом бору», «Грачи прилетели», «Явление Христа народу» – эти и другие полотна давно превратились в незыблемые вехи русской культуры, так что скользящий по ним глаз мало что отмечает, помимо их незыблемости. Как известно, Александр Генис пишет только о том, что любит. И под его взглядом, полным любви и внимания, эти знаменитые-безвестные картины вновь оживают, превращаясь в истории – далекие от хрестоматийных штампов, неожиданные, забавные и пронзительные.Александр Генис – журналист, писатель и культуролог.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.