Это по-настоящему - [12]

Хотя мне все равно кажется это странным – что, девятнадцатилетний парень даже не может дать свой номер собственной девушке? А с друзьями он как общается? Подождите, а у него вообще есть друзья? Или все они – фальшивка, как я?

Я незаметно гляжу на него из-под ресниц и чувствую что-то вроде сочувствия. Ну надо же. Мне что, серьезно жалко Окли Форда? Вполне вероятно.

Но тут у меня урчит в животе и я вспоминаю о том, что вообще-то на него зла. И очень голодна.

– Если тебе понадобится связаться с Окли, пиши мне или Эми, – говорит Клаудиа.

– У меня такое ощущение, что мне нужно завести собственных сотрудников, – отвечаю я. – Чтобы мои помощники писали вашим.

Но никто не смеется. Клаудиа на мгновение всерьез над этим задумывается, но говорит:

– Нет, мне кажется, если двое взрослых будут переписываться друг с другом в «Твиттере» под видом подростков, это будет очень заметно. Кроме того, мы хотим сохранить твой индивидуальный голос. А Эми уже два года ведет аккаунт Окли.

У меня есть «индивидуальный голос»?

– Как хотите.

Я очень устала, и мне хочется есть. Одного батончика мюсли явно недостаточно. В животе снова урчит, сообщая об этом всем окружающим.

– Подожди-ка, а ты что-нибудь вообще ела, кроме этого батончика? – говорит Окли.

Меня охватывает крайнее удивление. Серьезно, именно ему пришло в голову поинтересоваться?

– Ну, я завтракала, конечно, но это было довольно давно.

На его губах появляется легкая улыбка.

– Джим, надо раздобыть еды.

– Да, конечно. – Тот поворачивается к Пейсли. – Принеси нам всего и побольше из кафе напротив.

Появляется возможность выйти на свежий воздух и вырваться отсюда хоть ненадолго.

– Я схожу с ней.

Мне совершенно не хочется оставаться здесь в одиночестве.

– Нет, нам нужно твое присутствие, – говорит Джим.

– Извини, – говорю я своей сестре. Неловко, что ей придется меня обслуживать.

Пейсли смеется:

– Глупенькая, это и есть моя работа! Я скоро вернусь.

Она радостно выскакивает за дверь, а я смотрю ей вслед, жалея, что не могу пойти с ней вместе. На противоположной стороне стола Окли откидывается на спинку кресла и складывает руки на груди с таким видом, словно только что избавил от голода всю планету.

– Ну?

– Что «ну»?

– Ты не собираешься меня поблагодарить?

– За что? Пейсли же пошла за едой.

– Но без меня ее бы туда не отправили.

Я показываю на часы.

– Я сижу в этой переговорке уже пять часов. Даже с заключенными в тюрьме строгого режима лучше обращаются. И если бы не ты, я была бы сейчас на пляже и перечитывала «Рассказ служанки», сытая и довольная. Но, конечно, спасибо тебе за то, что побеспокоил своего менеджера, а он в свою очередь послал мою сестру принести мне еды.

Он не оценил остроумности моего ответа:

– Сейчас слишком холодно, чтобы купаться.

– А я и не говорила, что собираюсь купаться, – говорю я ему тем же тоном, каким разговариваю с братьями, когда они не понимают очевидных вещей.

– Тогда зачем вообще идти на пляж?

Я делаю круглые глаза:

– Как это «зачем идти на пляж»? Потому что это круто!

– Ну, как скажешь, – говорит Окли, но самодовольство, которым он лучился перед этим, немного меркнет – словно мои причины идти на пляж заслуживают если не уважения, то хотя бы интереса. Ну, или, может, ему просто непонятно, почему я предпочла бы оказаться там, а не сидеть здесь, созерцая его священную персону.

Но я ничего не собираюсь ему объяснять.

Вместо этого я допиваю колу, ставлю банку на стол с чуть более громким звуком, чем могла бы, и откидываюсь в кресле, всем видом показывая, что разговор окончен.

Глупо? Ребячливо?

Да, безусловно.

Но чертовски приятно.

5

ОН

Джим затаскивает меня в свой кабинет раньше, чем я успеваю скрыться в лифте. Мои охранники Большой Ди и Тайрис остаются снаружи, но им прекрасно видно все происходящее, потому что кабинет представляет собой большой стеклянный куб. Я понятия не имею, как он умудряется здесь хоть чем-то заниматься, при том что любой желающий может спокойно на него пялиться.

Моя жизнь похожа на этот кабинет. Я даже не могу вспомнить, когда вообще в последний раз оставался один.

– Не вздумай ее спугнуть, – резко заявляет мне Джим.

– Кого?

– Вонн Беннетт. Она идеально подходит на роль твоей девушки. Она нам необходима.

– Угу, примерно так же, как мне необходима клизма. Ты что, не заметил, как она остра на язык?

– Я тебя предупредил.

– О чем? – Я закатываю глаза и шумно плюхаюсь в его большое кожаное кресло возле огромного стола. И Джим не говорит ни слова по этому поводу. Потому что я – гребаный Окли Форд.

– Во-первых, – говорит Джим, – не заигрывай с ней…

– А разве не для этого все затеяно? Мы же вроде как встречаемся.

– Все затеяно, чтобы восстановить твой имидж. Вонн, конечно, сыграет в этом ключевую роль, и это подводит меня ко второму пункту: не ругайся с ней.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не воскликнуть: «Но она же первая начала!» Но это звучало бы так, будто я пятилетний ребенок. А вообще-то все так и есть – эта девчонка мне все время хамила. А я всего лишь сказал, что никнейм ее парня звучит, как будто он пафосный кретин. Не мои проблемы, что не все люди умеют спокойно реагировать на горькую правду.