Это есть наш последний и решительный бой! - [6]

В модифицированном варианте "Дубинушка" прославляла русское народное оружие и пелась на пять голосов. От описываемых в песне расправ при помощи дубинушки аппетит мог пропасть у кого угодно — только не у Верещагина….

Сказочнику тоже аппетит отбить было сложно. Равно как и охоту к разговору:

— А что… — задумался он. — Хорошая вешь — салат. Когда поверх пяти-шести котлет положен. И соусом полит мясным. А рядом, — он отхлебнул прямо из жбана, не утруждаясь взять кружку, — запить чем, и основательно.

Верещагин одобрительно проследил за действиями со жбаном, кивнул, поощряя гостя. Вытер руки о салфетку с вышитым изображением Барака Обамы. Поставил локоть на стол:

— А вот скажи, отрок, — задумчиво спросил он, — идея в твоей книге какова? Нельзя ж без идеи. Соль в чём, смысл и корень всего действа?

— А то как же! — запихнул в рот еще кусок поросенка Сказочник. — Соль всего — надо делать так, как хочешь делать, если не хочешь, чтобы с тобой делали так, как ты не хочешь, что бы с тобой делали, но будут делать, если ты не сделаешь так, как делаешь.

Верещагин ошалело посмотрел на гостя. Отложил нож и зашевелил губами, пытаясь выстроить логиескую цепочку. Занятие оказалось для него непосильно тяжёлым — и неизвестно, чем бы всё это закончилось, но один из порученцев, подскочив, сообщил:

— Пашка докладывает.

— А? — с явным облегчением осведомился Верещагин.

— На острове у Петьки ему посадку не дают.

— А?! — Верещагин нахмурился.

— В смысле, не отвечает никто.

— А-а-а… — лицо писателя просветлело. — Ну ты ему передай, пущай, значить, на таран… в смысле, на воду садится и к берегу гребёт. И ещё…

Но Верещагину и тут закончить не дали. Другой порученец — с башни над воротами — крикнул:

— Калики перехожие!

— КТО?! — офонарело развернулся, отодвигая стул, писатель.

— В смысле — нищие, — поправился часовой, сообразив, что это уж черезчур.

— Таджики? — деловито проборчал Верещагин.

— Вроде наши, — отозвался часовой. — Точно наши. Баба, девчонка и пацан. Запускать?

— Запустить и накормить, — махнул рукой графоман и повернулся к гостю. — Это ты верно сказал, отрок, — заявил он, с облегчением поняв, что начисто забыл, что там вылепил гость. — А план у тебя есть? В смысле, на будущее, а не курить…

— Писать! Писать! Писать! — подняв руку так, что Ильич на своем броневике обзавидовался, продекламировал Сказочник. — Великим, легендарным классиком стану!

— Классиком? — Верещагин нахмурился. Его неандертальский мозг не переваривал слова "классики" — при нём сразу возникали образы бородатых (о зависть!!!) и бездарных (Верещагин был в этом уверен) Толстых и Достоевских. Употребление этого слова несклько уронило гостя в его глазах. Но не настолько, чтобы приказать оттащить его на конюшню и… нет, не выпороть, просто повесить для отпугиванья хорьков и ласок. Вот если бы он сравнил с классиком самого Верещагина… — Легендарным — это хорошо,

согласился милостиво графоман. — Где ж там мои орлы…

(Надо заметить, что орлы в это время обожрались семечками до изжоги, но листок так и не нашли — шустрая бабка, подрабатывавшая к пенсии, передала листок своим нанимателям из ФСБ, тщательно следившим за хутором и всеми его гостями — и в данный момент пятеро офицеров силились сообразить, что перед ними: зашифрованный план захвата Кремля, списки вербовки или что там ещё задумал Верещагин — а главное, кто приехал к нему в гости и почему в таком идиотском виде?! Своих людей на хуторе ФСБ не имело, как ни старалось — порученцы и девчонки-хозяюшки хутора были фанатично-неподкупны, а рабы-рабочие со стороны — китайцы и таджики — попавшие внутрь, обратно уже не возвращались…)…

(…Не знал, не ведал Верещагин, что злая змея измены через сердце его милостивое и незлобливое уже вползла в стены хутора! Лопавшие на кухне пироги с вязигой женщина, девчонка и мальчишка на деле были агентами ВКП(б): женщина — португальцем-трансвеститом, спецом по связи, девчонка — генетически модифицированной и перекрашенной по методике Майкла Джексона бушменкой-убийцей, мальчишка — учеником реальной, а не выдуманной школы им. Гарри Поттера, общечеловеком по национальности, извращенцем с рождения, магом по выучке…)

…На возглас об орлах Сказочник больше не отвечал-он тупо жрал.

Хороший аппетит у отрока, подумал одобрительно Верещагин. Настоящий человек как определяется? Он ест мясо и картошку. Мнорго мяса и картошки. Если это не так — подозрительно.

Он нахмурился и поманил к себе одного из вестовых:

— Эти… калики. Они чего едят-то?

— Салат, — пожал плечами вестовой. — Салат и чёрствые круассаны. Робеют, наверное. От изобилия кухонного.

— Салат и круассаны… — на челе графомана сошлись складки. — Салат и круассаны, говоришь… хм… хм… — он шепнул вестовому: — А вели-ка их вязать и бить мороженой щукой по почкам, пока не сознаются, кто они есть. Враги это тайные, понял?

— Понял! — мальчишка фанатично отсалютовал и исчез.

— Здравмыслящие люди черствыми крусассанами печки топят! — поддержал Сказочник, который слов не слышал, но общее настроения сказанного угадал. — А вражины подлые их едят! Взять их и подвесить к потолку, а потом… Потом… Потом заставить… — глаза его загорлись. — Заставить съесть все, что на этом столе есть — для них, нелюдей, это хуже любой пытки!