Это было жаркое, жаркое лето - [62]

Порой он спрашивал себя: зачем ему нужно было жениться на этой дородной, ограниченной, ширококостной, но узколобой женщине в бигуди? Смешно, но порой ему казалось, что даже на свадьбе она надевала фату лишь для того, чтобы скрыть эти самые дырчатые штучки… Любовь? Вообще-то, наверное. Не хотелось ему быть уж совсем до конца несправедливым — была и она когда-то если не красивой, то весьма симпатичной студенткой-однокурсницей, и крупность форм, еще не дойдя до чрезмерности, в то время ее только украшала, и не была она тогда столь вздорной и ограниченной… Но, наверное, самое главное, что она дождалась его из тюрьмы, не разведясь мгновенно, как это практиковало большинство жен, когда он, в то время директор плодоовощной базы, пожалев денег и не заплатив назначенной ему суммы тем мордоворотом из ОБХСС, запросившим ее с наглой ухмылкой на наглой же физиономии, получил срок на всю катушку, отсидев его впоследствии от звонка до звонка…

Кстати, кто знает, как сложилась бы его жизнь, не попади он тогда в колонию и не прояви твердости и целеустремленности, не позволив сломить себя ни ненавистным и презираемым им до сих пор уголовникам, ни тюремной администрации. Зато теперь огромная свора этих самых уголовников служит ему пусть не за страх и не за совесть, а за деньги, но при этом искренне его уважая, а также и несколько купленных им ментов, занимающих немалые посты, также стоят перед ним навытяжку по стойке смирно, зная, что он в любой момент может растоптать их фигуры, обтянутые краснопогонными мундирами и при этом даже не поморщиться. Уж лучше получать деньги…

Меланхолическое настроение изредка посещало Мышастого, но его счастье заключалось в том, что он знал, как с ним бороться. И сейчас он уже совершенно точно знал ответ на недавно мучивший его вопрос — как себя встряхнуть, спев некую лебединую песню. В принятии этого решения ему весьма помогла недавняя встреча с Лысым, как он любил его про себя называть. Он же, Мышастый, не имел никакой клички отчасти оттого, что не допустил бы, чтоб его подчиненные, вся эта шушера как-то, и наверняка по-хамски, в соответствии со своим интеллектом, а вернее с отсутствием такового, его окрестила; а отчасти, имея такую фамилию, никакой клички и не требовалось вовсе. Эта фамилия долгое время являлась причиной переживаний его дочери, пока, повзрослев, она не уразумела, что лучше быть здоровой и богатой Мышастой, чем бедной и больной кем угодно еще…

Так вот, этот самый Лысый, со своей, надо признать, незаурядной порой фантазией, сам того не подозревая подсказал ему великолепную идею, рассказав про свою аферу с лжемилицией. Теперь оставалось только убедить поучаствовать в задуманном деле своих боевых соратников — Воловикова и Желябова.

Сидорчука он счел слабоватым, не потянет тот участия в его гениальной затее. Причем будет это так, — прикинул Мышастый, — он банальнейшим образом испугается, а преподнесет все, словно отказывается из-за своих невероятно высоких моральных принципов, а уж это ему было бы весьма противно выслушивать.

Смешно — Сидорчук и моральные принципы!

Да и хрен с ним. Лучше будет и не предлагать ему задуманное — ведь как ни крути, какую-то долю риска это дельце все же в себе несет. Нет, он, Мышастый, просто уверен, что сможет все предусмотреть и обстряпать так, что комар носу не подточит. Все будет сработано чисто — его накопленный опыт, криминальное влияние и деловые связи гарантируют ему это, но лучше не оставлять ни малейшей лазейки для утечки информации — себе дороже…

Итак, остается только позвонить Воловикову с Желябовым — это ребята свои. Под их внешне добропорядочными личинами этаких важных государственных персон, значительных фигур, таится такая труха… Как, впрочем, и в большинстве нынешних чиновников и не политиков, но политиканов. Столыпиных нынче нет и не предвидится. В людях подобного сорта до старости будут сидеть повадки дворового мальчишки, бросающего с высоты нескольких этажей несчастного голубя со связанными крыльями и восторженно наблюдающего, как от него остается кровавое месиво на асфальте; или с пинками и подзатыльниками отбирающих мороженое у более юного и слабого — одно слово — шпана, случайно вознесшаяся на пьедестал. Весьма, кстати, сомнительный пьедестал. И все эти его выкладки очень ярко подтверждал тот давнишний эпизод с проститутками, когда они неслабо, нужно отметить, порезвились… И никакой партбилет в прошлом здесь определяющего значения в нравственности не играет, скорее даже наоборот; и то что Воловиков опять собирается участвовать в своих играх и будет предпринимать попытки пролезть в мэры — тоже ничего не значит. А значит только то, что глубоко спрятанным затаилось в их головах с добропорядочными до противности физиономиями. И что именно там прячется, Мышастый знал прекрасно…

Он нехотя снял трубку.

— Ну, что там у тебя?

— Ты что, по-другому не умеешь со мной разговаривать? — Жена была в своем репертуаре.

— Хорошо, хорошо, Альбина, просто у меня болит голова.

Что ты хочешь? — Маленькая ложь насчет головы была во спасение своего спокойствия.

— А, так у тебя мигрень? А ведь я предупреждала!