Это было в Калаче - [7]
— А ты, Ваня, часом, не того, не загибаешь? Да нечего краснеть, я верю. Только, судя по этому справочнику, — он постучал согнутым пальцем по книге, — вы, ребята, перекрываете норму взрослого.
— Нам об этом говорили, Кузьма Петрович. Да только норма-то эта довоенная.
Очки снова сползли на переносицу, и Кузьма Петрович, внимательно посмотрев на Цыганкова, откинулся на подушку:
— Да, довоенная. Сейчас такие нормы надо перекрывать вдвое-втрое. Тяжело вам, ребята, такое дело, а иначе нельзя…
Старик о чем-то задумался. Ребята тоже молчали, не решаясь заговорить. Кузьма Петрович встрепенулся:
— Ну, чего смолкли? Теперь твоя очередь, Паша, рассказывать.
— Он слесарь, — начал Иван за друга, зная, как трудно втянуть того в откровенный разговор. — Из Калача. А вчера сбежал оттуда…
— То есть как — сбежал? — Валин отец даже привстал, словно хотел получше рассмотреть беглеца.
— Ну, он в армию хочет, а его не берут. Вот он и приехал в облвоенкомат…
— А за тебя кто-нибудь остался, Павел? Ты даже не подумал об этом? Зря, зря…
Кошелев смущался редко, но сейчас весь залился краской. Вспомнилось: сегодня как раз должны были приступить к ремонту понтонов, понтоны нужны действующей армии. Людей на это выделили в самый обрез.
Тягостное молчание прервал Кузьма Петрович:
— Я вам, ребята, расскажу одну историю из своей жизни, — начал он. — Дело было, если память не изменяет, в декабре 1919 года. Беляки тогда в нашем городе свирепствовали. А мы, красноармейцы, сидели за Волгой и ждали начала наступления, чтобы освободить город. Настроение у всех было боевое: чувствуем, вот-вот будет приказ — вперед. Я в те дни заявление в партию написал: так, мол, и так, накануне решающей схватки прошу принять меня в ленинскую Коммунистическую партию большевиков; обязуюсь жизни не щадить в борьбе с врагом.
И, понимаете, в такой момент, когда вот-вот в бой, вызывает меня командир и говорит: «Сильно поизносились бойцы, а путь вперед — долгий. Назначаю тебя, Кузьма, по ремонту обувки» (я кое-что соображал в этом деле). Я — в амбицию: меня, лихого, как мне казалось, бойца — в сапожники?! Командир мог приказать — и точка. А он убеждает: «Один лишний штык бой не решит. А без обуви далеко не отгонишь врага». Пришлось подчиниться, хотя и не очень хотелось заниматься таким будничным делом. Не успел все перечинить — приказ наступать. Ну, погнали белогвардейцев. А я все вместо винтовки шилом орудую. Как остановка — так бегут ко мне люди: подлатай, Кузьма, сапог; подбей, Кузьма, подметку, а то каши просит. Так до самого Ростова и сапожничал. Отвели нас на отдых. Ребята, которые тоже раньше заявления в партию подали, орлами ходят. Еще бы — герои! А я нос повесил. Комиссар спрашивает: «А ты почему на собрание не идешь? Сегодня твое заявление разбирать будем». — «Не заслужил, — отвечаю, — такой чести». Смеется: «Иди, чудак».
Пришел я, сел подальше в уголок. Одного принимают — герой! Трех офицеров в плен взял, с пулеметным расчетом самолично расправился. Другой в штыковой атаке четверых одолел. А у меня какой счет? Столько-то латок, столько-то метров дратвы? Вдруг слышу — и мою фамилию выкликают. Притихли все. Ну, думаю, позвал меня комиссар на посмешище.
И тут встает один боец, здоровенный такой, фамилию его забыл. «Что молчите? — говорит. — Али не помните, каков он под Воропоново был в бою? А что теперь по сапожной части пошел, так что в том плохого?» Снимает он с себя сапоги и показывает собранию: «Вот. Как в Капустином Яру починил их, так я в них до Дону и топал. И сейчас как новенькие. Спасибо тебе, Кузьма Петрович, за работу по совести».
Первый раз в жизни меня тогда по имени-отчеству назвали!..
Кузьма Петрович, улыбаясь воспоминаниям, глядел в потолок.
— И приняли? — спросил Цыганков.
— Да. Разъяснять, что к чему в этой истории, или так понятно?
Кошелев почувствовал на себе взгляд Валиного отца и неожиданно вскочил со стула:
— Дядя Кузьма, я… Сегодняшний день не в счет… Я завтра за него отработаю. Ночь всю буду идти, а дойду…
Он выскочил в дверь, и по лестничным ступенькам рассыпался стук каблуков. В подъезде гулко хлопнула дверь, и все смолкло.
— Что это он… так? — встревоженно спросила Валя, переводя взгляд то на Ваню, то на отца.
— Понял все, вот и припекло парня, — улыбнулся Кузьма Петрович. — Хороший он товарищ, Ваня.
— Сирота он, Кузьма Петрович.
Цыганков вкратце рассказал о Кошелеве, и Валин отец укоризненно покачал головой.
— Что ж ты меня заранее не предупредил. Я бы к нему иначе…
Иван с Валей ушли в другую комнату, а Кузьма Петрович долго ворочался на кушетке.
Позже, прощаясь с Цыганковым, он попросил:
— Ты, конечно, когда-нибудь увидишь Павла. Или лучше напиши ему. А напиши от моего имени вот что. Этот день он пусть забудет, понимаешь? Как бы вычеркнет его из жизни. А еще скажи: чем меньше в жизни вычеркнутых дней, тем жизнь полнее, полезнее, тем больше сделаешь для людей. Вот так. Ну, будь здоров, заходи почаще.
ДОМОЙ
Через несколько дней на заводе началось что-то такое, чего Иван сразу не мог понять. Часть оборудования спешно готовили к эвакуации. Воспитанников ремесленного училища по одному вызывали в отдел кадров и вручали назначения. Вызвали и Цыганкова.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.