Это было давно - [4]

Наступила зима. Стало холодно, жутко и однообразно: снег покрыл все кругом белым саваном, как будто мы похоронены. В коридоре тихо, только надзиратель в валенках тихонько подходит к волчку в дверях и наблюдает. Но вот однажды я услыхал сдержанный топот многих ног мимо моей камеры. Потом топот бегущего человека в противоположную сторону и душераздирающий крик: "Оставьте меня! Оставьте! Не отравляйте!..".

Это Тихон Бессонов вырвался из камеры и, добежав до площадки (это было четвертый этаж), хотел броситься вниз головой. Его "спасли", удержали и опять усадили в камеру под замок, где он продолжал кричать и рыдать... Стало невыносимо. Я чувствовал, что еще одна минута одиночки, и я готов тоже кричать, с ума сходить. И я начал изо всех сил стучать в дверь, звать смотрителя Тальянцева, а в это время внизу надо мною поднял стук студент Мышляев, с другой стороны Тихомиров, еще дальше внизу какой то бродяга стал могучим голосом кричать...

Тюрьма обратилась в ад... Вскоре ко мне явился Тальянцев, и я ему заявил резко, - требую, чтобы меня немедленно перевели в другой коридор и посадили вдвоем, иначе я рискую с ума сойти.

- Надо прокурора спросить!

- Никаких прокуроров! Немедленно переведите! Видимо весь я имел уже такой облик, что заявление мое подействовало, и он сейчас же перевел меня в другой коридор и посадил вместе с Н. Я. Коншиным, - товарищем, с которым я жил вместе на воле во время нашего ареста.

- Ну, и счастье, что тебя ко мне привели! Я готов был уже заразиться этим всеобщим безумием! Знаешь, человек 6-7 с ума сошло...

Вид Коншина ужасен. Бледный, худой, черный, глаза блестят, как огоньки, движения нервные...

Но нас двое! Мы продержимся! Проговорив всю ночь, мы заснули здоровым сном, а на утро встали, хоть и измученные, но уже здоровые. Дни потекли иначе. Бесконечные разговоры о философии затягивались до самой вечерней поверки, а затем продолжались шепотом до поздней ночи.

Все мучительные вопросы, - о причине всего происходящего, о том, что такое мир, существует ли он в самом деле такой, как мы его видим, или весь мир только наша мысль, что такое правда, справедливость, что такое жизнь и смерть, сила и материя - все эти мучительные вопросы, которые являются у всякого человека, мучили нас в тюрьме особенно настойчиво. Мы много читали, много думали и, обогащая свой ум в этой работе, конечно, ответа на них не получили... Быстро прожили мы два месяца. В конце 1887 года, если не ошибаюсь, незадолго до Рождества, как-то ночью, в 11 часов, тихонько открылась дверь. Я сидел один. Ко мне зашел страшный смотритель Тальянцев, который наводил ужас даже на самых закоренелых бродяг. Он бил их. А сила его, этого гиганта, была велика: одним ударом он сваливал человека.

И вот эта фигура появилась у меня.

- Здравствуйте! Позвольте присесть на кровать.

- Пожалуйста.

И Тальянцев вынул из кармана географическую карту.

- Покажите, где это Средне-Колымск? Я показал.

- Знаете, ваш приговор пришел. Да вы не волнуйтесь. Везде есть люди... Вас высылают на 10 лет. Вы молоды - перенесете...

И этот страшный человек стал утешать меня.

- Ведь все еще может перемениться! Ничего вечного на свете нет...

У него на глазах появились слезы.

Я был поражен и взволнован не приговором, я ждал его, а видом этого человека, его отношением ко мне.

На следующий день вечером меня вывели со "всеми вещами", усадили в кошевни и вместе с партией уголовных арестантов отправили на вокзал и увезли в Москву, в Бутырскую пересыльную тюрьму.

Началась новая, артельная жизнь.

Тяжело было ночь не спать, дышать тяжелым воздухом в страшной жаре от железной печки... Трудно было сразу оказаться в таком обществе, в котором я никогда не бывал. Самая мысль о том, что меня вот взяли и смешали с преступниками, как то казалась мне дикой.

Думалось: что же общего между мною, хотевшим научить людей чему-то хорошему, полезному, с этим вот Гринькой, который "идет в Сибирь по пятому разу" и все за "нечаянное убийство...". Почему я в Сибирь, и он в Сибирь?..

Или вот рядом со мною сидит бродяга, цыган, раз двадцать попавшийся за увод лошадей у крестьян. Его уже били, и в тюрьмы сажали, и в арестантских ротах бывал, а теперь в каторгу идет на 12 лет за то, что "ударил его палкой по голове, а он упал и Богу душу отдал..., а вовсе не хотел его убивать! Ну, а тут, гляжу человек все одно - царство ему небесное - пропал, так я уж часы то у него и кошелек взял на память...". И вот этот откровенный конокрад и убийца сидит рядом со мною...

- А ты, сосед, куда едешь? - обратился он ко мне.

- Я по политическому делу, в Сибирь, в ссылку.

- Знаю, знаю! Понимаю! Я с политическими хорошо знаком! В партиях хаживал не раз. Люди хорошие! Постоянно тебе и чаю, и сахару, и табаку!.. Только ведь нашему брату - все мало. Ему что ни дай, а он норовит вот тебе непременно еще и сам взять... Так вот политиков то - ух! - больно хорошо обирали! Аж жалко! Все до нитки отберут и в майдан, а он - молчит! А у тебя сахар то есть?

Я дал ему сахару, чаю, хлеба.

- А ты не бойся! Ты вот дал мне, так я то больше у тебя ничего не возьму, потому у нас порядок такой: кто с тобой рядом - тот как святой, его уж мы не трогаем ни под каким видом! Спи, товарищ, спокойно!