Этическая мысль - [3]

Можно указать по крайней мере на два признака, позволяющие говорить о новом общественном образе морали. Во-первых, мораль понимается как общечеловеческий феномен, и не в случайных или второстепенных проявлениях, не в каких-то отдельных частях, а по изначальной своей природе и сути. В качестве иллюстрации можно сослаться на идею моральных абсолютов, которая получила постоянную прописку в средствах массовой информации, а также на возросший интерес к христианским ценностям любви и милосердия. Во-вторых, мораль рассматривается не как одно из проявлений культуры, духовной жизни наряду со многими другими (правом, искусством и т.д.). Она выделяется из этого ряда в качестве некоего основания, корня, из которого произрастает все остальное. Так, более или менее общепризнанным является то, что моральные оценки имеют приоритет перед всеми другими, в том числе политическими, оценками. Словом, можно сказать, что общественное сознание нашего общества стало в известном смысле морализирующим. И даже те общественные силы, которые резко расходятся между собой в понимании путей политических и экономических преобразований, интерпретации истории, сходятся в том, что признают мораль в качестве высшей точки отсчета человеческих приоритетов.

Этот образ морали является новым лишь относительно, а именно относительно того, как мораль осмысливалась советским обществом на предыдущих этапах его истории и как она интерпретировалась (а в значительной мере и сейчас интерпретируется) в нашей этической литературе. Но в контексте мировой истории и мировой философии он является достаточно типичным, начал складываться вместе с мировыми религиями и свойствен современным демократиям. Прибегая к словесному каламбуру, можно сказать, что такое общегуманистическое понимание морали - традиция нетрадиционных обществ.

Новый общественный образ морали является серьезным вызовом этической теории. Вопрос состоит вот в чем: выводимо ли понимание морали как общечеловеческого феномена и своеобразного базиса культуры из тех методологических оснований, которыми руководствуется советская этика? Как, например, идею моральных абсолютов совместить с убеждением, что представления о добре и зле меняются от эпохи к эпохе, переходят друг в друга? Или, если мы признаем, что мораль есть некая основа духовности, всей культуры, то не приходит ли такая констатация в противоречие с тезисом, согласно которому мораль является элементом надстройки, обусловлена экономическими отношениями. Эти вопросы требуют к себе внимательного, аналитического подхода. Речь по сути дела идет о противоречии между методологической и теоретической оснащенностью этики и той моральной реальностью, которую она призвана осмыслить. Решение данного противоречия может заключаться, с одной стороны, в пересмотре, уточнении методологических оснований этики, а с другой (быть может, это более правильный путь) - в критике самой реальности морального сознания, в дискредитации его самомнения. Но в любом случае само противоречие надо ясно сознавать и фиксировать.

Немалые трудности вызывает вопрос о формах действенности морали, соединения ее с предметной деятельностью - вопрос, который был, что называется, камнем преткновения всех этических теорий. Философско-этические системы прошлого в их нормативной части характеризуются (и различаются между собой) прежде всего тем, как они программировали пути, способы обратного возвращения морали с поднебесья общественного сознания на землю, в практику человеческого существования. Этика любви, этика долга, этика созерцательного блаженства, этика разумного эгоизма - все это разные ответы на один и тот же вопрос о том, каким образом эмпирический индивид, оставаясь эмпирическим и единичным, может развернуть себя в родовое существо, подняться до совершенного и желанного состояния, в котором добро вновь соединяется со счастьем. Каждая великая этическая система прошлого предлагала свой путь к блаженству: через познание, через чистоту мотивов, через внутреннюю невозмутимость и т.д.

Мучившее этиков разных эпох и народов противоречие между моральными обязанностями человека и его практическим благоразумием, стремлением к себялюбию в нашей этике было снято отождествлением морали с интересами и целями Советского государства, если не ближайшими, то, по крайней мере, с долгосрочными. Для того, чтобы объявить идеальной, морально безупречной действительность, которая таковрй вовсе не является, необходимо было дискредитировать идеальную форму существования морали. Этой цели служила критика абстрактного гуманизма. Считалось, что идеи добра, справедливости, совести, взятые сами по себе, в их общечеловеческой форме, без привязки к конкретным классово-политическим категориям, являются выражением социальной фальши, прикрытием корыстных интересов господствующих классов общества. А так как в социалистическом обществе нет эксплуататорских классов, заинтересованных в камуфлировании своих интересов, то потребность в абстрактном обозначении человеческих идеалов отпадает.

Логика рассуждений как будто бы вполне убедительна: абстрактный гуманизм сознания снимается конкретным гуманизмом социалистической практики. Однако один из важнейших, хотя и очень горьких уроков развития советского общества состоит в том, что так называемый конкретный гуманизм, если он существует без гуманизма абстрактного, не корректируется и не направляется им, вообще перестает быть гуманизмом. Гуманизм есть гуманизм. Абстрактность - всего лишь форма, в которой он существует.