Эти настоящие парни - [7]

Но он был не только нашим первым тренером, но и нашим первым спортивным педагогом.

Сидит рядом с кем-нибудь из запасных, следит за разминкой или тренировкой. Кажется, весь поглощен тем, что происходит на поле. И вдруг спрашивает мальчишку, сидящего рядом:

– Федя, как в школе у тебя дела?

Тот пожимает плечами:

– Нормально.

– Что значит нормально? Конкретно: «неуды» есть? Федька жмется:

– Да ну… у нас географичка…

– Так. Ясно. Виновата географичка. Так вот что: три дня на исправление «неуда». Не исправишь – не поставлю на игры.

Это самое страшное. Но Маляр знает, что спорить бесполезно. Три дня долбит материки и континенты, климат и природные условия.

Герман Николаевич ничего не забывает. Встретив на улице Чистякова, спрашивает:

– Как с географией?

– «Хор.», – кратко и гордо отвечает Маляр.

Он ждет одобрения, поощрительных слов, ищет на лице тренера улыбку. Но лицо Германа Николаевича остается непроницаемым.

– Понимаешь, ты мог подвести не только себя. Ты мог подвести команду, нас всех. Понимаешь, всех.

Федя едва сдерживает волнение. Значит, он неплохо играет. Значит, он нужен…

– Завтра играем с первой школой. Очень важная игра. Тренировка сегодня в пять. В нападении будут играть Бобровы. До вечера…

Вот оно, мальчишеское счастье. Очень простое. Очень конкретное. Ура материкам и континентам, да здравствует географичка! И не такая уж она противная! И вообще все здорово, если тебя ставят на игру, которая решает успех первенства…

…Это была действительно важная и принципиальная встреча. В случае нашего проигрыша ребятам из первой школы мы автоматически выбывали из дальнейших соревнований на первенство Ленинградской области.

Первая школа была крепким орешком. Успех попеременно сопутствовал то нам, то им. Победа доставалась дорогой ценой. Физически изматывались страшно. И с еще большим остервенением начинали новые схватки.

Играли часто. Но эта игра осталась в памяти навсегда. Первая игра первого в жизни первенства.

С первых минут в хаосе наших атак и прорывов стал четко вырисовываться почерк братьев Бобровых. Особенно Севкин. Для прорыва он использовал любую возможность.

Снова атака, снова наши ребята в зоне соперника, свалка у ворот, откат и новая атака… Напряжение страшнейшее. Если я, стоящий на воротах, весь мокрый, то что чувствуют ребята? Беру несколько первых ударов. Не очень сильных и не особенно точных. Пока игра будет идти в таком темпе, вряд ли кому-нибудь удастся прицельный выстрел. А впрочем…

Еще не закончена наша атака, как вдруг передо мной возникает стремительно несущаяся фигура одного из самых сильных игроков первой школы Николая Кузьмина, прозванного за иссиня-черные волосы Огарком.

Огарок неудержим. Федька Чистяков что-то пытается сделать. Но Николай успевает обвести его, и, прежде чем я что-либо предпринимаю, мяч пулей влетает в сетку. Огарок от счастья подбрасывает вверх клюшку.

Наши начинают с центра…

Мы уходим на перерыв, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Герман Николаевич, напротив, очень спокоен и даже больше того… доволен.

– Совсем неплохо, мальчишки. Игра наша. Брови взлетают вверх.

– Раз я говорю, все нормально, значит, все нормально. Защите быть повнимательнее. Чаще играть на Севу и Володю.

В таком же сумасшедшем темпе начинаем второй тайм. Но слаженности больше, пас чище, обводки интереснее. Во время одной из атак нам удается забить мяч. 1:1. Ничья нас не устраивает. Нужна только победа.

Соперник защищается очень плотно. Все время «сидим» на воротах. Но пока ничего не получается.

И вдруг стремительный прорыв Севки. Размашистый шаг и эта оставшаяся на всю жизнь манера перебрасывать клюшку из одной руки в другую.

Он проходит по краю, обводит одного, другого защитника, перемещается в центр и с ходу бьет по воротам. Гол!!

Решающий. Ибо через минуту свисток возвестит о нашей победе.

Я хорошо помню Боброва мальчишкой. Может быть, потому, что жизнь сложилась так, что в течение долгих лет мы оставались друзьями и часто возвращались к дорогим нам воспоминаниям детства. Мы склонны идеализировать детские годы, но и потом, позже, у меня никогда не возникало «разночтений» с теми, кто знал Севу Боброва периода сестрорецкой «бочаги».

В детстве мы бываем и искренними и щедрыми. Помню, мы пропадали на «бочаге» или на Финском заливе целыми днями. Родители, отчаявшись призвать нас к порядку и хоть как-то регламентировать наше повальное увлечение футболом и хоккеем, снабжали нас бутербродами («а то эти сумасшедшие могут, играя, умереть с голоду»). Но случалось так, что кто-то за бывал свой бутерброд, и тогда мы разламывали хлеб пополам, и тот мгновенно уничтожал половину с невероятным удовольствием.

Но Севкина доброта была шире и глубже. Нам, делавшим все своими руками, было не так-то просто достать сыромятные ремни для клюшек, да и сделать самому клюшку, найти перчатки, раздобыть коньки. Но если у кого-то не ладилось с экипировкой, Сева тотчас же приходил на помощь. Ведь речь шла об игроке его команды. Могла пострадать игра. Короче говоря, ребячий коллективизм имел очень конкретный характер.

В физическом плане Бобров был просто одарен. И одарен с детских лет. Он прекрасно бегал, был прыгуч, крепок и очень пластичен. Обладал редким по силе ударом, резким, внезапным, ошеломляющим. Севка очень красиво двигался. Красиво обводил соперника. Великолепным было его скольжение. Он, я бы сказал, двигался необыкновенно музыкально. Широко, певуче, свободно. И всем этим он делился с нами. Но, увы, так двигаться мог только он. Остальные просто бегали на коньках. Как бегает большинство мальчишек. Резко, угловато, с большим раскатом, прежде чем набрать скорость. Да и скорости были так себе…