— Ребенок, — хмыкнула Таня.
— Подожди, не перебивай. Все возлюбленные в идеале обязаны подходить друг дружке. Но не всегда так получается, хотя и недаром подмечено, что хорошие супруги понимают один другого с полуслова. Точнее, это почти всегда не удается, потому что вероятность счастливого совпадения исчезающе мала, идеальные пары разбросаны в пространстве и во времени. Но если уж они встретятся, то и начинаются настоящие чудеса. Это самое новое качество.
— Как много ты говоришь! — возмутилась Таня. — Просто ужас.
— И ты можешь не любить меня, можешь ненавидеть, можешь гнать меня прочь, но мы с тобой и есть то идеальное совпадение, тот единственный шанс на миллиард миллиардов, ради которого природа и затеяла древний эксперимент с Адамом и Евой. И если ты снова бросишь меня, то пойдешь наперекор самой природе, а это к добру не приведет.
— Вздор, — тряхнула головой Таня. — Что за идеализм? Значит, ничто никогда не сможет разлучить нас с тобой, счастливую идеальную парочку? Никакие силы?
— Думаю, что никакие… если выживу.
Таня снова засмеялась.
— Представь, я все это сама отлично знаю, — объявила она. — И даже лучше тебя. Поэтому одна только я во всем мире могу спасти тебя.
— Ну, это не открытие, — вставил Пирогов.
— Не шути, пожалуйста. Хочешь, спасу?
— Чтобы потом погубить на Земле?
— Поглядим на твое поведение.
— Я же люблю тебя. И никому не отдам. Я тебе уже сто раз об этом говорил.
Таня перестала улыбаться.
— Говорил, говорил, — промолвила она со вздохом. — Не обращай внимания. Мне просто страшно. Я до смерти боюсь, что ничего не выйдет. Это же всамделишные чудеса, небывальщина.
— О чем ты?
— Понимаешь… Все это время мы с тобой хотели не так много — только повидаться. Но я всегда хотела чуточку большего: чтобы ты, живой и здоровый, очутился в моей комнате. И ты действительно переносился в нее. Ты был здесь, сидел на моем грассе.
— Вот уж это вздор так вздор! — не утерпел Пирогов. — Я ни на миг не покидал этого чертова приборного отсека!
— Да уж, конечно! Просто ты никак не желал поверить в то, что это возможно, по причине своей идиотской трезвости мышления. И потому не мог вырваться из стен этого самого… отсека. Наши миры все же совмещались, но не проникали один в другой. Ты, ты мешал.
— И что же дальше?
— Всего-навсего надо поверить в реальность происходящего. Поверить мне, самому себе поверить. Только изо всех сил, по-настоящему, слышишь? В этом твое спасение.
Пирогов приподнялся на локте.
— Я очень хочу верить, — сказал он. — Очень сильно хочу. Но это… непросто.
— Знаю, — промолвила Таня. — И все-таки ты должен поверить. Ты же говорил, что любишь меня! Так захоти сейчас одного, захоти сильнее всего на свете, захоти так сильно, как никогда ничего не хотел, только одного лишь: войти в мою комнату!
— Н-ну… — промямлил Пирогов.
— Вот моя рука, видишь? Я хочу, чтобы ты ее коснулся. А ты хочешь этого?
— Танька…
— Ну же, вот она!
Пирогов побледнел и прикусил губу, неотрывно глядя на Таню, которая, напротив, изо всех сил зажмурилась. Он почувствовал, как струйки пота скользнули по вискам. Потом наступила тишина, какой еще не случалось в этой комнате. Стало слышно, как за стеной бабушка Поля разговаривает по видеофону с подругой.
Пирогов медленно опустил руку на пол приборного отсека своего планетолета. И ощутил пушистую поверхность грасса.
Он застыл, не в силах пошевелиться, боясь утратить это зыбкое ощущение, а с ним навсегда потерять и без того слабую веру в творящееся чудо. И тогда Танина рука пришла в движение. Она вслепую шарила по грассу, пядь за пядью приближаясь к сведенным судорогой пальцам Пирогова.
Пирогов перестал дышать.
Маленькая женская ладошка осторожно легла на тяжелую мужскую руку, дрогнула в инстинктивном порыве отдернуться, но вместо этого тонкие мягкие пальцы с силой сомкнулись на широком запястье.
— И не смей больше исчезать, — прошептала Таня. — Никогда, слышишь?
