Эта тварь неизвестной природы - [8]

– Так точно, – хором вразнобой сказали Вадим и Башкало, и старший прапорщик вытащил свои королевские «родопи» и угостил Башкалу. Покуривая, Петрович продолжил:

– Но всё равно Лёха тетрадок десять по девяносто шесть копеек тут исписал. А их, видишь, теперь и достать нельзя… – Петрович закашлялся. – Они в рюкзаке у него… По два, по три дня тут жили. Стульчик Лёха с собой таскал.

Вадим заметил стульчик: складное сооружение из стальной проволоки с мокрым брезентовым сиденьем.

– Он погиб, меня под следствие. Пришлось сюда особиста сводить, чтобы не сесть за убийство ведущего научного сотрудника. Ещё полгода назад за потерю бойца в Зоне посадить могли, знаешь такое, новый? Пьёт сейчас тот особист… Начерно, до смерти. Говорят, вплоть до увольнения судом офицерской чести. И докладные пишет на обивке палаты. Пальцем.

– Ну понятно, Николаич, – сказал соскучившийся Башкало. (Интересно, у него от усов рвотой не воняет? – подумал то ли Вадим, то ли Бубнилда. Свербело в носу от присутствия Башкалы.) – Мы полюбовались, – продолжал Башкало, счищая пепелок с сигареты мизинцем. – Земля пухом, кости всмятку. А нас зачем сюда притащил? Гуся нашего попугать? Я же всё слышал, как ты ему пять тысяч сулил. И акт по дурке. Макаренко.

– Слышал, говоришь? – переспросил Петрович. – Ну, слышал и слышал. Бывает в Зоне. Шёпот, как в церкви. Поэтому тут так важна деликатность. Знаешь, Вася, как в тюремной камере?

Он вдруг хлопнул Башкалу по плечу, сжал плечо своей граблей и рывком развернул куска к себе, едва своей сигаретой не угодив ему в глаз.

– Нет, Вася, мы сюда не за тем пришли, не за страхом. Будем мы сейчас науку делать, понял? Что Лёха не сумел, а мы сумеем. Тут не в тяжести дело, тут другое. Ценное. Ты поймёшь.

Прапорщик Башкало вырваться не пытался. Он даже и не испугался видимо. Он курил, поднося к усам сигарету сбоку и выдувая дым в сторону, и глаз не отвёл.

– Лёша-кандидат одну штуку высчитал и мне объяснил, хочу я её проверить, наконец, – сказал Петрович. – Если он верно придумал – денег зашибём. Учёные удавятся. А ты, Вася-куркуль, мне поможешь. Проверить.

Послышался звук мотора. С той стороны насыпи, с бетонки. Вадим бросил смотреть на театральную сцену «кто кого перепузырит» и даже на носки привстал, пытаясь разглядеть едущий механизм.

– Товарищ старший прапорщик!.. Едет кто-то!

А ехал мимо них пятичасовым рейсом ровно три года назад, летом тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года автобус ЛИАЗ, пассажирский транспорт в\с 20224. В этом автобусе сидел рядом с доктором Вяткиным сам Вадим, рука у него была сломана, болела до белых точек в глазах. Везли его, рядового черпака, в госпиталь, и не помнил он сейчас, но показалось ему тогда сквозь боль, что за насыпью какие-то три фигуры стоят вооружённые, но автобус тряхнуло, фигуры пропали, рука болела, и Вадим забыл, забыл, забыл о них…

Вадим очнулся.

Прапорщик Башкало лежал на земле навзничь, спокойно смотрел на нависшего над ним Петровича и продолжал курить окровавленным ртом. Вадим замер. Драку он пропустил напрочь. Противостояние из партера длилось, наверное, ещё с минуту. У Башкало кончилась сигарета, дотлел до фильтра аргумент. Он поднёс его к окровавленным усам, уголёк упал с фильтра, пшикнул в крови, Башкало скривился, сплюнул в сторону и раздавил фильтр пальцами.

Старший прапорщик Николай Николаевич по фамилии Петрович, стоя над ним, молчал.

– Товарищ старший прапорщик!.. – сказал Вадим. – Автобус вроде проехал.

– Да тут бывает, – ответил спокойно Петрович. – Ездиют. Призраки. Ясный хрен. Восемь тысяч восемьсот шестьдесят два человека. Пропавших без вести. Только в городе. В один час. Ни одного тела не нашли. Конечно, призраки. Навалом тут призраков должно быть. Восемь тысяч восемьсот шестьдесят два призрака, включая женщин и детей. Плюс шесть тысяч двести два офицера, прапорщика и солдата срочной службы в степи. Не считая неучтённых колхозников и прочих на точках… А иногда и не призраки ездиют. Бывает! Отставить базлать, рядовой. Василий! Обращаюсь к тебе лично. Ты понял меня, Василий? Или опять отказываешься выполнять боевой приказ?

– Слышь, салага! – так же спокойно и так же не шевеля ни членом единым сказал Башкало из партера. – Он рехнулся, в натуре. В карантине давно молва идёт, что Коля Петрович рехнулся. Выходит с группой, а с выхода один. И вишь ты, говорит, главное, что сажать за это перестали. На слово стали верить. Погибли при выполнении спасательной или разведывательной операции в районе стихийного бедствия неизвестной природы. И нам же с тобой он сейчас и говорит это. Понял, гусила? Слышь, Николаич, а я не верил! – сказал Башкало Петровичу. – Я одному в морду дал за такие слова! Ты же меня знаешь, Николаич, в одной части служили вместе! А оно вон как. Оно правда, оказывается. Вышел с группой, вернулся один. Ты их хоть убивал? Или заводил да бросал?

– Ты отказываешься выполнять боевой приказ по научному исследованию указанной аномалии? – настойчиво спросил Петрович. – Ты скажи прямо, что ты ёрзаешь как баба, товарищ ты прапорщик советской армии?

– Товарищ старший прапорщик! Давайте я пойду! – сказал Вадим.