Эта тварь неизвестной природы - [12]

Начинало. Не успело. Черт-те почему заиграла «монтана» на руке.

Там-та-там-та. Та-та-там. Never let me go. Там-татам-татам…

Первая организованная мелодия, прозвучавшая на планете Земля, Солнечная Система, Млечный Путь, Божий Мир, первым же тактом привлекла к сбитому с толку, дезориентированному Вадиму острое внимание молодого трицератопса, утром этого древнего дня покинувшего детскую стаю. В лес отправился молодой трицератопс, ибо настала пора для героических и опасных поисков матери своих яиц. И страшно ему было, и неуверенно, но самецкая гордость жгла его со стороны интимных частей и подгоняла, и готов он был перекусывать кремни и насиловать тираннозаврих. Ну и можно ли обвинять его в том, что неуместный в своей электронной навязчивости писк часов и общая легкомысленность мелодии его взнервировали до степени «убить немедленно, фас!»? Шёл себе по Юрскому периоду юный торозавр, прислушиваясь, не мычит ли где юная самка, и тут на тебе, музыка Поултона, слова Фосдика, исполняет Элвис Пресли. Кто бы не озверел? Всякий озвереет.

Вадим не сразу отличил атакующего рогатого бегемота от окружавшей его флоры. Что его и спасло в общем и целом, когда он его всё-таки отличил, как зайчика на загадочной картинке, и понял, что десятая глава «Затерянного мира» уже началась.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1990. РАЗНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

Архив Шугпшуйца (Книга Беды)

Файл «Блинчук-4»

Отрывок собственной расшифровки, стр. 1-5

(Орфографические ошибки исправлены)

(За предыдущие встречи у нас сложился небольшой ритуал общения, не хочу расшифровывать его причины. Блинчук, едва завидев меня и едва «поздоровкавшись», со сварливостью беспомощного больного человека снова и снова заводил ныть, как ему неймётся сейчас, на самом смертном одре, оттого, что̀ он так и не побывал в Зоне. А ведь мог бы. И ещё как мог бы. Да он бы своим рейтингом задавил любого Вобенаку. Или Гену-Гения покойного. А вот не сложилось. И даже сейчас, когда уже неважно, только на «нейтралке» его пустили злыдни-бедованы, трекеры, они же смаглеры самодовольные, и сопутствующие им прочие – лутари мелкие, сважники неловкие и ништячечники приграничные. Опять не дошёл до выйти, не допустили. Его-то, пятнадцать лет работавшего богом Периметра! Вот тебе и уважение, вот тебе и слава. И что уже ему сделать, кого попросить, чтобы хоть бы похоронили его там, в Беде. В парке Старой Десятки. Вот такое у него предсмертное желание. Хоть бы ты, товарищ литератор, замолвил за меня словечко перед инопланетянами своими. Не Задницу же, своего бывшего подчинённого и протеже ему, старому генералу и майору Блинчуку, просить. Ну и всё в таком духе.)

– Сергей Борисович, вы уже в третий раз из меня слезу давить пытаетесь, уж такой вы бедный, никому не нужный, старый генерал-майор в отставке. Подсидел вас проклятый Малоросликов, не подал руки кровавый Путин.

– А тебе что, лишний раз послушать нытьё умирающего трудно? Вот надо было мне тебя прихлопнуть, говнюка такого бесчувственного, как ты только в моём Предзонье явился шестого апреля тысяча девятьсот девяносто восьмого года тринадцатичасовым автобусом. Послал бы кого надо, и – как комара тебя. Вообще пошёл вон отсюда! Сейчас позову доктора Вяткина, и он тебя выставит. Доктор Вятки-ин! Сюда иди!

– В третий раз, Сергей Борисович. Это уже записано и не пропадёт.

– Выкрутился. Ну, дай мне воды.

(Пьёт.)

– Так вот, меня поставили комендантом на Беду в девяностом. В ноябре. После путча, заваруха, грызня, я был тогда полковник, вызывает меня Паша Грачёв с Украины, и… И до упора, до пятнадцатого, до прошлого года… Это хоть ты знаешь, литератор?

– Это весь мир знает, Сергей Борисович. Только путч был в девяносто первом. А вас назначили комендантом Зоны в девяностом. Указом Горбачёва.

(Пауза.)

– Знаешь что, пошёл ты, умник!

(Пьёт.)

– Весь мир… Плохо я работал, если весь мир меня знает!

(Пьёт.)

– С другой стороны, я же всё-таки был как бы генерал-губернатор… Как меня тут не узнаешь… Все и узнали… Кому надо, кому не надо… В общем, я тебе вчера не говорил, позавчера не говорил, а сегодня скажу. Я за тобой, Шуг… пшуг… пшуйц… Штирлиц, мать твою! Я за тобой всегда следил внимательно, со дня как ты ко мне в Предзонье приехал с поддельной визой. Уфолог-конспиратор! Я тебя – как облупленного. Поэтому и согласился, помирая, с тобой поговорить. Знаю, что бедованы тебе доверяют, что трекеры тебя берегут и что к Радио Беды ты лапки свои приложил и многих спас в Беде через это дело. И что ты тут вроде как за попа-исповедника… Хотя ты и хам.

– Сергей Борисович.

– Молчать и так точно, летописец! Путч у него в девяносто первом… Ну да, в девяносто первом! А ты поддакивай да слу-шай, вдруг я не просто так, старый пень с раком мозга, тебе в третий раз одно и то же толкую. Про смерть, про похорона, про то, что я в Зоне никогда не был, ногой не ступал. Ну возьми ты это в толк, литератор! Может, смысл есть в повторении, ты подумай. А ты мне про путч.

– Я слушаю.

(Допивает.)

– Антипов-то всё летит?

– Летит.

– Налей ещё водички. Вкусная на «нейтралке» водичка. О чём я? Да. Соответственно, нам очень повезло, что под Зарницу американцы попали, в этом всё и дело. Никак было Зону не спрятать из-за них. Хоть и Горбачёв, и потом даже Ельцин давали и своим аппаратам, гражданским, поручения представить такие предложения, и Генштабу даже потом Ельцин спускал вопрос. Это я знаю точно. Меня ж не так просто из Чернобыля перевели на Капустин, я на всех этих их заседаниях-чаепитиях сидел, время терял прямо с самой Зарницы, с комиссии Рыжкова. Того ещё, ты не помнишь. На всех, начиная с первого, новогоднего восемьдесят девятого…