Эта русская - [3]

– Сколько я знаю, со скандалами покончено. Она утихомирилась. Уважаемый деятель искусств и все такое прочее.

– Кто это вам сказал?

– Не помню, Ричард. – Дженкинс опять перевел взгляд с одного на другого. – Все говорят. То есть те, кто не так привередлив по части художественных достоинств, как вы. Без этих вечных: «Да она ведь совсем бездарна, да он ведь совсем бездарен». Это, конечно, не мое дело, но вам не кажется иногда, что вы много теряете?

Ответа не последовало. Халлет проговорил:

– Возможно, стоит устроить ей творческий вечер, раз уж она здесь.

Вскоре после этого Дженкинс откланялся.

– А все-таки согласись, он довольно симпатичный. И действительно большой знаток Пушкина.

– Совершенно согласен. И все-таки я бы ни за что не взял на себя ответственность за его поведение в Москве.

– Ты что, не помнишь себя в его возрасте? Любой человек старше сорока казался не то чтобы старикашкой, а страшным занудой. Кстати о занудах, я ведь собирался пробрать тебя не только за то, что ты как клещ вцепился в свои русские тексты, но и за злостное нежелание пойти на компромисс. Тебе не кажется, что лучше спасти хоть какие-то обломки кораблекрушения, пока еще есть что спасать? Умей приспосабливаться – так это, кажется, теперь называют.

– Это призыв к попустительству. Совершенно бессмысленный.

– Может, и так. Ну что ж, удачи тебе, Уинстон. – Почему-то в этот момент борода Халлета приобрела особенно нелепый вид. – Вся беда в том, что тебя некому поддержать.

– В каком смысле?

– Даже моя поддержка – в том смысле, что я с тобой не согласен, но не пытаюсь тебе мешать, – не вечна. Я хочу сказать, что я не вечно буду сидеть в своем кресле. Ты и не догадываешься, до какой степени не вечно. Черт. Ричард, я просто пытаюсь сказать, что, как ни грустно, я, возможно, уйду на пенсию в конце года, уж никак не позже конца следующего.

– Надеюсь, не из-за здоровья.

– Нет. Вернее, не только.

– Это очень грустно, Тристрам.

Ричарду действительно было грустно. За одиннадцать лет работы он привык к Халлету и искренне восхищался его неколебимой приверженностью собственным принципам.

– Спасибо. Я уведомлю тебя и о сроках, и о причинах, когда все немножко прояснится. Но как бы то ни было, без меня тебе придется туго. Трудно вообразить себе нового заведующего, который станет потворствовать твоему преподаванию русских авторов на русском.

– Или заведующую.

– Тем более заведующую. Кстати, пока не забыл, тебя просили забрать записку из центра перераспределения информации, или как там теперь называют будку привратника.

Через несколько минут, после нисходящего путешествия на лифте мимо непостижимых картин научной жизни на других этажах, Ричард шагал по тесному, мощенному камнем дворику к главным воротам. Его довольно высокая, довольно мрачная, внушительная фигура с привычно опущенной головой достигла входа в каморку привратника под часовой башней. Отсюда, подняв глаза, он увидел двух девушек, судя по виду студенток, ему незнакомых, которые приближались к нему со стороны улицы. Одна промелькнула и тут же исчезла, другая оказалась блондинкой с длинными прямыми волосами, в узкой голубой юбке. В этот момент грузовик, кативший мимо метрах в десяти, громко фыркнул или хрюкнул – словом, издал не свойственный грузовикам звук Ричард отвлекся, и блондинка прошла мимо раньше, чем он успел снова на ней сосредоточиться. Да, вид на голубую юбку сзади был даже более впечатляющим, но на Ричарда словно повеяло предостерегающим холодком старости. Ему всего сорок шесть, а уж гудок грузовика способен отвлечь его от такого достойного внимания зрелища. А ведь в былые времена он бы и бровью не повел, столкнись рядом два самосвала. Или, может быть, сами по себе такие мысли – признак старения? Ричард покачал головой и свернул в каморку.

Внутри, под еще одним низким потолком, весьма и весьма древним, он встретился взглядом с толстым ломтем облаченной в униформу пожилой женской плоти, всем своим видом напоминавшей начальницу концлагеря, слава Богу, без косынки на голове.

– Вновь, мой свет, мы вместе, – проговорил он, цитируя непонятого, неуслышанного Хаусмена.

Страховидная привратница не удостоила его вниманием, однако через некоторое время извлекла из какого-то укрытия листок малоформатной бумаги, на котором было накарябано нечто невразумительное о необходимости встретиться, России и, кажется, поэзии; все это заканчивалось номером телефона, в котором, по крайней мере, хватало цифр, чтобы придать ему правдоподобие.

– В котором часу мне звонили? – спросил Ричард.

Привратница, опустив глаза, сосредоточенно копалась в ящиках под стойкой.

– Утром, – невнятно пробормотала она. – Примерно…

– Я почти все утро был у себя в кабинете, а моя секретарша все время у телефона.

– У меня рабочий день только начался, – заявила привратница, с торжествующей улыбкой извлекая из-под стола какой-то съедобный предмет и начиная деловито сдирать с него обертку.

– Разве вы больше не переадресуете звонки на кафедральные телефоны?

Набив рот батончиком с орехами, привратница помотала головой, не обязательно выражая несогласие, а потом махнула рукой, уведомляя, что вопрос закрыт. Видимо, по ее понятиям рабочий день уже закончился.