Эта русская - [2]

Показав взглядом, что обмен шутками завершен, Халлет проговорил:

– Так ты действительно собираешься заявить на этом, как его там, заседании по перспективам развития, что твоя перспектива развития – сохранить в полном объеме изучение русских текстов на языке оригинала для уровней А и Б?

– На русском языке. Да, конечно, Тристрам. А чего ты ждал?

– Ничего. Разумеется. Просто хотел уточнить.

– Вернее, хотел предложить мне еще раз все обмозговать. Вдруг передумаю?

– Да нет, хотя, конечно. Хотел немножко побрюзжать о нашей грустной перспективе. И чтобы понимающий человек посочувствовал. Что бы ты ни делал, что бы ни говорил – даже ты, Ричард, – лет через пятнадцать или того меньше русские тексты будет читать только жалкое меньшинство студентов, а то и вовсе никто. Разве ты это не понимаешь?

– Как только это произойдет, я немедленно уйду на пенсию, как раз пятьдесят пять стукнет.

– Ричард. Ну зачем так Просто подумай, что лучше и насколько лучше. – Казалось, Халлет сейчас вскочит и примется шагать из угла в угол или, по крайней мере, по некоторой части обширного пространства комнаты, но вместо этого он лишь безрезультатно покопошился внутри или поверх своего кресла. – Черт побери, – продолжал он. – Ну послушай. Можно подумать, тебе раньше никто об этом не говорил. Если студент прочтет «Преступление и наказание» по-английски – это не просто лучше, это гораздо лучше, чем если он вообще не станет его читать, не сунет носа дальше заглавия, – а так оно, безусловно, и будет повсеместно, кроме как здесь и еще в нескольких подобных заведениях.

– Знакомство с текстом не должно ограничиваться сюжетом.

– Ну, помилуй, в нашем заведении студенты этим явно не ограничатся. Да и сюжет подчас бывает важен и интересен. До такой степени, что некоторые возможно, засядут за книгу по-русски.

– Предварительно поучив язык на каких-нибудь краткосрочных курсах, да? – Ричард осушил свой стакан. – Тебе не хуже моего известно, что у Достоевского каждая фраза написана так, как мог написать только он. В переводе, даже в самом лучшем переводе, это пропадает.

– Тогда, позволь спросить, зачем тебе было переводить Александра Блока?

– Кроме всего прочего, затем, чтобы подтвердить безусловную справедливость вышесказанного. Да брось ты, Тристрам. Неужели… да я уверен, тебе тоже противно думать о том, что юные оболтусы, прочитав русского классика по-английски, станут говорить себе: ну вот, одолел, превзошел, усвоил, – хотя что он на самом деле усвоил? Бледный, искаженный, уменьшенный список с реальности. Или, может быть, они успокоятся на том, что хоть и не знают романа, зато знают, о чем он. Ужас. Прости, я должен был это сказать, хотя и сознаю, что ты…

– Слышал это и раньше, пусть не в столь резких выражениях. Да. – Покряхтев и побарахтавшись с большей целенаправленностью, Халлет наконец сумел выбраться из кресла. – Я вот что тебе напоследок скажу. Ты попусту тратишь слова, и я это знал с самого начала. Даже самый образованный и самый мудрый человек не в состоянии встать на пути регресса. Или это я уже тоже говорил?

– Значит, по-твоему, мне надо бросить эту затею?

Халлет как раз начал выражать свое несогласие, когда наружная дверь рывком отворилась и в комнату, походя постучав, вошел щуплый светловолосый молодой человек лет тридцати. Это был упоминавшийся раньше Дженкинс, самый молодой преподаватель кафедры.

– Здравствуйте, Нейл, – ровным голосом проговорил Халлет, – А мы думали, вы уже уехали.

– Почти уехал. Следующая остановка Хитроу, потом прямиком в старушку Москву. Просто заскочил подкрепить силы перед дальней дорогой. Ну и попрощаться, конечно.

– Вам повезло, что вы нас застали, – заметил Ричард.

– Да, очень жаль, что я пропустил заседание. – У Нейла был провинциальный выговор, и только внушительный список академических успехов открыл ему, несмотря на это, путь на кафедру – Как оно прошло? Вижу, вам удалось невредимыми выйти из боя.

– Вам передадут протокол, – отозвался Халлет.

– А их по-прежнему ведут? Ну, с этим можно не спешить, по крайней мере в моем случае. У меня впереди полтора месяца блаженной свободы.

– Довольно курьезно звучит, если учесть, куда вы едете, – заметил Ричард.

Прежде чем ответить, Нейл Дженкинс поставил выданный ему стакан на узкий низенький столик, оценил расстояние до ближайшего кресла-раскоряки и легким скачком метнул туда свое тело. Это действие сопровождалось его характерным, отрывистым смешком, звучавшим почти непрестанно. Смешок повторился, когда Дженкинс перевел взгляд с Ричарда на Халлета и обратно, впрочем, в этом не было ничего непочтительного.

– Пожалуй, – проговорил он. – Пожалуй. Я прилагаю массу усилий, чтобы по прибытии на место как можно сильнее удивиться.

– Вы только в Москву или еще куда-нибудь? – спросил Халлет.

– Еще в Киев, разве я не говорил? Развлечение похоже, будет по полной программе. Одна ложка дегтя в бочке меда: я вряд ли увижу дивную Данилову. – После короткой паузы и парочки смешков Дженкинс пояснил: – Анну Данилову, поэтессу, то есть, я хотел сказать, поэта. Вы, конечно, слыхали, что она здесь?

– А, эта, – проговорил Халлет. – Юное скандальное дарование?