Так я сказал тогда Антону, потом простился и зашагал к Роомассааре. Роса сверкала на верхушках можжевельников по сторонам дороги, птицы свиристели, и за морем синел лес на Абруке. Идти было хорошо, и вскорости спина взмокла от ходьбы.
Вспомнилось мне, что когда уходил на войну, мать испекла мне пирог с рыбой. С пылу, с жару его сунули в заплечный мешок, и когда я шел, горячий пирог сперва обжигал мне спину, но с каждым шагом на спине делалось все холодней, а под сердцем все больше жгло.
А теперь с каждым шагом спина все больше нагревалась, но и на сердце тоже теплело. Хорошо идти домой, что и говорить.
Эх…
Пых-пых-шшш…
Тишина.
Мотор остановился. Стало быть, прибыли. На Абруку. Уф! До того взопрел, что впору уткам под боком плавать. Чего ж теперь будет?
— Виктор, ты не пособишь гроб вынести? — Это Марге…
— И не подумаю!
— А кто ж пособит?
— Сама свои глупости расхлебывай!
— Правильно!
— Нельзя же, чтоб гроб у людей под ногами путался…
— Пущай гниет… Пущай все знают, какая ты ведьма!
Бедная Марге. Бедная жена. Все шишки на твою тощую шею.
— Другое дело, кабы Каспар был внутри.
— За борт! За борт всю эту хреновину! Бабы, а ну беритесь за тот конец!
— Погодите! Я пятьдесят рублей за гроб заплатила?
Теперь надо действовать.
Никаких промедлений.
Вежливо разину свою пасть и, тихонько приподняв крышку гроба, скажу спокойно и разумно:
— А я тут. Здравствуй, дорогая жена! Здравствуйте, дорогие земляки!
А что потом будет, после узнаете.
