Эстонская новелла XIX—XX веков - [113]

Далее Эннок в своих показаниях говорил, что постоянно живет в Тарту. Тарту он хорошо знал, он и в самом деле там родился, почему же ему не знать город. На вопрос, где он в Тарту проживает, Эннок не задумываясь отвечал: Береговая, пятнадцать, два. Он мог так говорить, потому что этот дом сгорел в начале войны. Там действительно жил человек по фамилии Мятлик, а жильцов несуществующего ныне дома не так-то легко разыскать, чтобы устроить очную ставку. Едва ли они вообще будут пытаться это делать, они убеждены, что он лжет, и давно влепили бы ему пулю в затылок, если бы не надеялись выжать из него, у кого скрывался, с кем вместе действовал, кто входит в его группу, как он поддерживал с ними связь и прочее… Из Пальдиски, говорил он, попал в Вирумаа так: когда в Пальдиски работы прекратились, он побоялся сразу вернуться в Тарту из-за мобилизации, воевать не хотелось, а позже уже и не смог пробраться в Тарту, фронт разрезал Эстонию пополам. Пятясь от фронта, он попал в Вирумаа, через Нарву перебираться не захотел, да и ни к чему было: части Красной Армии уже отступали полным ходом. Как раз собирался поехать в Тарту, для этого и пришел в город, узнать, ходят ли поезда, а тут его и забрали. Где жил и чем кормился? Жил где придется, дело холостяцкое — сегодня здесь, завтра там. По глупости начал выпивать, денег хватало, у русских зарабатывал хорошо, рубли и сейчас еще не отменены. Иной раз удавалось поесть на хуторах, около недели прожил у одной вдовы, помогал копать картошку, батрака у нее угнали в Россию, мобилизовали, что ли. Больше так жить не хочется — без крыши над головой, деньги все потратил, да и сколько можно шататься…

В этих показаниях был ряд слабых пунктов. Так, например, он не мог назвать ни одного точного адреса, где он останавливался до прихода в город, как фамилия вдовы, которой он копал картошку, и так далее. И все же первый допрашивавший его следователь поверил, сказал даже, что он тоже прятался в лесу от эвакуации, на стороне русских он ни за что не хотел воевать, против русских — с удовольствием, против русских он воевал еще во время освободительной войны[23], имеет орден «Крест свободы» III степени, II разряда. За этот орден, а также за то, что он в свое время служил в полиции, красные и хотели его сослать в Сибирь. Второй допрашивавший его следователь и нынешний сомневаются в каждом слове, для них Эннок — коммунист, оставленный в подполье для организации сопротивления.

Они, конечно, дознаются, как его настоящая фамилия, но это, в конце концов, неважно, главное то, что они считают его коммунистом. Коммунисты сейчас вне закона, их убивают без всяких судебных приговоров, расстреливают сразу, стоит лишь кому-нибудь указать пальцем. Надеются, наверное, что он, Эннок, не выдержит, выдаст своих товарищей, можно будет расстрелять побольше. Даже если бы он выдал своих двух помощников, его не оставили бы в покое, никто не поверил бы, что больше товарищей не было. А ведь это чистая правда. Он не успел еще ничего сделать, хорошо, хоть Мадиса разыскал и Мадис не побоялся. Сейчас многие боятся, по ночам за городом трещат ружейные залпы, эхо разносится далеко, ползут слухи, парализуют рассудок… Кто же захочет совать голову в огонь? Оскар тоже оказался стойким, но все это было только начало. Больше всего усилий уходило на то, чтобы скрываться. В тридцатом году было проще, тогда подпольные явки были заранее намечены, имелись даже резервные квартиры, в легальных организациях действовали товарищи, тогда казалось легче. Конечно, и в то время положение было сложное — партийная организация жестоко разгромлена, рабочие союзы кишат провокаторами, не знаешь, кому доверять, кому нет… Эрма, которого считали убежденным революционером, борцом, сыграл предательскую роль, много наделал зла еще и в Ленинграде, клеветникам, бывает, верят… Теперь ему, Энноку, указали фамилии четырех падежных товарищей, но оказалось, что один, которого он знал раньше и на которого возлагал большие надежды, в последнюю минуту эвакуировался, двое других были расстреляны сразу же после прихода немцев, четвертый вел себя так, будто ничего не знает, видимо боялся за свою шкуру. Только через три недели Эннок встретился с Мадисом — он считал этот день самым счастливым. У Мадиса он скрывался в тридцатом году, тогда у Мадиса была швейная мастерская в Раквере. Как отличный портной, он имел много заказчиков, жил в достатке, но помогал Энноку и его товарищам. Логика человеческого поведения иногда бывает странной. Мадис и теперь строчит на машинке, сейчас тоже дал убежище, сказал, что его никто не станет подозревать. У Мадиса Эннок и скрывался две недели. Через Мадиса он познакомился с Оскаром, у которого кулаки убили брата-близнеца. Оскар, озлобленный и вместе с тем сдержанный человек, был твердо уверен, что немцев побьют, и поклялся, когда война кончится, свести счеты с убийцей брата. Оскар жил за городом, работал на железной дороге и обещал устроить туда же и Эннока. Если считать двух помощников «сетью», то подпольную сеть, хотя бы одно очко сети, он, Эннок, уже сплел, большего он не успел сделать. Следователь не поверил бы. Немецкий состав с боеприпасами свалился под откос, и где-то в лесу нашли убитыми двух офицеров.