Эстеты из Кукановки - [42]

Демидыч даже законфузился:

— А ведь ты права, жена. Тогда скорректируем наш план. Аннушка нехай потолки белит, а Варварушка стряпать будет. А я буду вроде как прораб.

И началась катавасия.

Прораб Демидыч бегал от одного к другому и понукал:

— Шевелитесь, городские жители! Это вам не бумажки писать и не на футбол глазеть. Хоть одну комнату закончим сегодня, а то на дворе спать придется.

— И на дворе бы ладно, — кряхтя, отозвался с крыши брат Петр.

— А тут скорпионы, сороконожки, фаланги, змеи, укус которых смертелен, — отрапортовал Демидыч. — Тюкнет тебя ночью какая-нибудь гадина, и живо окочуришься. Вот у нас намедни был случай…

Видимо, с перепугу брат Петр свалился с крыши прямо в бочку с известью.

— Э, недотепа! — сказал Демидыч. — А если бы тут раствор был? Ведь ты бы его испортил.

После обеда Демидыч милостиво разрешил:

— Теперь можно и на пляж. Остальное потом. У нас отпуск две недели? Ах, двадцать четыре дня? Ну, тогда смело управимся.

— Нет, — говорит Аннушка. — Это у Петра. А у меня всего восемь дней отпуска.

— Жаль, конечно, — говорит Демидыч. — Ну, и за восемь можно кое-что сделать.

На другой день Демидыч снова расставил всех по местам, начал давать дневные задания.

— У меня волдыри на ладонях, — захныкал Витька.

— А я вчера пятку порезал: на стекло наступил, — заявил Митяй.

— Ишь, какие нежные цацы! — сказал Демидыч. — На пляже каждый дурак может валяться. А вы докажите, что способны к созидательному труду. Вас, наверно, учили в школе, что только благодаря труду обезьяна превратилась в человека.

Витька пробурчал, что обезьянам живется, по его мнению, неплохо. Им не приходится таскать тележки с камнями, натирая мозоли.

— Жрут себе готовое да лазят по деревьям, — поддержал Митяй, — а люди еще за ними ухаживают.

На третий день оклейка обоями и ремонт крыши были закопчены.

— Да, — сказал Демидыч. — Завтра привезут метлахскую плитку и кафель. Будем облицовывать ванную, туалет, кухню. А ребята начнут вырубать в скале нишу для кладовой.

Брат Петр улыбнулся, но как-то странно, одной губой. А другая у него перекосилась и полезла вниз.

Вечером они ушли с Аннушкой, как сказали, на почтамт.

Вернувшись, брат Петр издали показал Демидычу какую-то бумажку:

— Телеграмма. Срочно вызывают обратно. У нас пуск очень важного объекта. Надо собираться.

— Как?! — закричал Федор Демидыч. — Сорвать человеку отпуск! Безобразие! Нарушение конституции. Но ты, Петро, хоть семью здесь оставь. Ремонт ведь не закончен.

Но тут Аннушка сказала, обняв мужа:

— Нет, куда он, туда и я.

А близнецы-двоечники завопили со слезами на глазах.

— Папочка! Мамочка! Не оставляйте нас здесь! Возьмите с собой! Мы больше не будем плохо учиться! Будем слушаться! Будем зубы чистить! За хлебом ходить!

— Жаль прямо до слез! — сказал Демидыч. — Ну, на тот год обязательно приезжайте. Надо будет сарай для козы строить, курятник. Артелью — оно и батьку бить способнее… Хе-хе…

Гости сели на такси и двинулись, прощально помахивая платочками.

— Э! Куда вас направо несет? Вокзал-то налево! — закричал Демидыч.

— А нам тут еще на дорогу этих… цветочков купить надо, — ответил брат Петр и помахал рукой.

А через несколько дней Варвара Акимовна увидала возле рынка женщину, очень похожую на Аннушку. Рядом с ней шагал мальчишка, сильно смахивающий на Витьку и Митьку. Он тащил авоську с баклажанами и вареной кукурузой. Женщина с мальчишкой вошли во двор, где всегда, как знала Акимовна, сдавались комнаты отдыхающим.

Больше семья брата Петра к Демидычу не приезжала. Обиделись, видно, на что-то. А живи Демидыч, как раньше, в своем северном, милом, уютном городке, не потащись он на берег лазурного моря — и родню бы сохранил.

ГЕРОИ ПОДАЮТ В ОТСТАВКУ

В кабинет редактора газеты (а может быть, и журнала) вошел гражданин среднего роста, в малиновых башмаках, в сером, яблоками, костюме. Медально-точеные черты его мужественного лица выражали крайнюю усталость.

— Я Остап-Берта-Мария-Сулейман Бендер-Бей. Сын турецкоподданного, — отрекомендовался он.

Редактор поглядел на него с недоверчивые любопытством.

— Садитесь, — пригласил он и добавил: — Извините, но, помнится мне, в конце романа «Золотой теленок» ваш костюм выглядел несколько иначе.

— Не могу же я ходить растерзанный сигуранцией, — огрызнулся Остап. — Живо в милицию заберут. К тому же именно таким я сохранился в памяти народной.

Редактор призадумался. В свое время жулики выдавали себя за сыновей лейтенанта Шмидта и племянников Каутского. Может быть, нынче для них безопаснее и выгоднее называться именем Остапа Бендера? Но он не высказал эту свою догадку вслух, а кротко спросил:

— Что вас привело в нашу редакцию?

Остап, нервно затрепыхавшись на стуле, объявил:

— Я подаю в отставку. Прошу вас назначить мне пенсию?

— Позвольте, а почему мы должны назначить вам пенсию? — удивился редактор. — Вы у нас в штате не работали. Из последних строк «Золотого теленка» всему миру известно, что вы решили переквалифицироваться в управдомы. Если вы осуществили это свое намерение — обращайтесь в жэк.

— Я и пошел в управдомы, — смиренно ответил Остап. — Но не удержался. Уволили с двухнедельным выходным пособием.