Эстетика. О поэтах. Стихи и проза - [218]

То ведь и не Пьер Бобо?

Октябрь 1893

<Н.Я. Гроту>

Скоро, скоро, друг мой милый,

Буду выпущен в тираж

И возьму с собой в могилу

Не блистательный багаж.

Много дряни за душою

Я имел на сей земле

И с беспечностью большою

Был нетверд в добре и зле.

Я в себе подобье божье

Непрерывно оскорблял,—

Лишь с общественною ложью

В блуд корыстный не впадал.

А затем, хотя премного

И беспутно я любил,

Никого зато, ей-богу,

Не родил и не убил.

Вот и все мои заслуги,

Все заслуги до одной.

А теперь прощайте, други!

Со святыми упокой!

Начало ноября 1893

Метемпсихоза Сочинено во время холерных судорог

Подсолнечник желтый

Цветет в огороде,

А сердце открыто

Любви и природе.

В холерное время,—

Недавно здоровый,—

Лежу без движенья,

Зелено-лиловый.

Подсолнечник желтый

Поблек в огороде.

В тревоге родные,

Печальна прислуга,

Пришли издалёка

Два старые друга:

Один пьет как губка,

Другой – сумасшедший,

Но вспомнили оба

О дружбе прошедшей.

Подсолнечник желтый

Увял в огороде,—

И сердце закрылось

Любви и природе.

И в гроб положили.

Снесли на кладбище!..

Довольны ль вы, черви,

Присвоенной пищей?

Подсолнечник желтый

Погиб в огороде.

Из праха и тлена

Цветок вырастает,

К забытой могиле

Пчела прилетает...

Сидит на балконе

Прелестная дева;

Сияет красою

И справа, и слева.

Подсолнечник желтый

Расцвел в огороде.

На блюдечке меду

Приносят той деве.

И вдруг я очнулся

В прелестнейшем зеве!

Но будь он стократно

Прелестен, а всё же

Мое помещенье

С могилою схоже!

И мрачно, и сыро,

И скользко! О горе!..

Но с крошечкой воска

Я выплюнут вскоре!

Подсолнечник желтый

Цветет в огороде.

О счастье, о радость!

Я вновь на свободе.

Вновь сердце открылось

Любви и природе!

Подсолнечник желтый

Цветет в огороде...

Лето 1894

<М. С. Соловьеву>

Жди, аспид, змий и свиния,

Меня у пруда ночью звездной,

Хотя в трудах по горло я

И d'inachevé[30] зияет бездна.

Но не изменится мой рок

И d'inachevé не станет делом,

Какую б я из всех дорог

Ни выбрал сердцем охладелым.

Любовный пыл совсем остыл,

Лишь в дружбе я ищу опоры,

А потому, о Михаил,

С тобой увидимся мы скоро.

Лето 1894

<Н.Я. Гроту и Л.М. Лопатину>

Редакторы и друзья!

Вас ругать намерен я.

Сказал мне Радлов, вам знакомый,

Что, духом новшества влекомый,

Ты, Грот, решил Сатурна бег

Ускорить, – дерзкий человек!

Но не удастся и вдвоем

Ноябрь вам сделать октябрем.

______

Я клянуся сей бумагой

И чернильницею сей:

Вам редакторской отвагой

Не смутить души моей.

Вдохновляемый Минервой,

Отошлю статью вам я

Лишь тогда, как ляжет первый

Снег на финские поля.

Съезжу санною дорогой

По озерам, по рекам,

И тогда на суд ваш строгий,

Лишь тогда статью отдам.

_______

«На берегу пустынных» вод

Мне муза финская явилась:

Я только вежлив был – и вот

Злодейка тройней разродилась.

Иных покуда нет грехов,

Ничто страстей не возбуждает,

И тихий рой невинных снов

Прозрачный сумрак навевает.

Живу, с заботой незнаком,

Без утомленья и усилья,

Питаюсь только молоком,

Как Педро Гомец, «Лев Кастильи».

______

Годится ли, или негодно —

Кто для меня теперь решит?

Хоть Сайма очень многоводна,

Но про свое лишь говорит.

Кругом собаки, овцы, крысы —

Не вижу судей никаких,

Чухонцы, правда, белобрысы,

Но им невнятен русский стих.

Пишу. Глядят в окошки ели,

Морозец серебрит пути...

Стихи, однако, надоели,

Пора и к прозе перейти.

1-3 октября 1894

Признание

Посвящается гг. Страхову, Розанову, Тихомирову и Ко

Я был ревнитель правоверия,

И съела бы меня свинья,

Но на границе лицемерия

Поворотил оглобли я.

Душевный опыт и история,

Коль не закроешь ты очей,

Тебя научат, что теория

Не так важна, как жизнь людей,

Что правоверие с безверием

Вспоило то же молоко

И что с холодным лицемерием

Вещать анафемы легко.

Стал либерал такого сорта я,

Таким широким стал мой взгляд,

Что снять ответственность и с черта я,

Ей-богу, был бы очень рад.

Он скверен, с гнусной образиною,

Неисправим – я знаю сам.

Что ж делать с эдакой скотиною?

Пускай идет ко всем чертям!

Октябрь 1894

Поэт и грачи Краткая, но грустная история

Осень

По сжатому полю гуляют грачи,

Чего-нибудь ищут себе на харчи.

Гуляю и я, но не ради харчей,

И гордо взираю на скромных грачей...

Зима

Морозная вьюга, в полях нет грачей,

Сижу и пишу я в каморке своей.

Весна

Ласкается небо к цветущей земле,

Грачи прилетели, а я – на столе.

Октябрь 1894

Эфиопы и бревно

В стране, где близ ворот потерянного рая

Лес девственный растет,

Где пестрый леопард, зрачками глаз сверкая,

Своей добычи ждет,

Где водится боа, где крокодил опасен

Среди широких рек,

Где дерево, и зверь, и всякий гад прекрасен,

Но гадок человек,—

Ну, словом, где-то там, меж юга и востока,

Теперь или давно,

На улицу села с небес, по воле рока,

Упало вдруг бревно...

Бревно то самое, что возле Мамадыша

Крестьянин Вахромей

В пути от кабака, не видя и не слыша,

С телеги стряс своей.

Лежит себе бревно. Народ собрался кучей,

Дивится эфиоп,

И в страхе от беды грозящей, неминучей

Трясет уж их озноб!

Бревно меж тем лежит. Вот в трепете великом

Ничком к нему ползут!

Бревно лежит бревном. И вот, в восторге диком,

Уж гимн ему поют!

«Могучий кроткий бог! Возлюбленный, желанный!»

Жрецы уж тут как тут:

Уж льют на край бревна елей благоуханный,

Коровьим калом трут...[31]

И скоро весть прошла о новом чудном боге,

Окрест по всем странам.

Богослуженья чин установился строгий,

Воздвигнут пышный храм.

Из Явы, из Бурмы, Гоа, Джеллалабада