Эстетика Другого: эстетическое расположение и деятельность - [49]
Что касается возможности актуализации утверждающих расположений в рамках художественно-эстетической деятельности, то в ее наличии сомневаться не приходится (утверждающие расположения влекут к созерцанию, открывают мир в его полноте, утверждают, а не разрушают онтологическую дистанцию). Особую остроту здесь приобретает вопрос об онтических ограничениях, накладываемых на эстетическую действенность произведения материалом, который используется в том или ином виде искусства.
Но прежде чем перейти к изучению вопроса о возможности/невозможности свершения эстетических событий в различных видах искусства, следует выяснить, нет ли среди утверждающих расположений таких, которые не могут быть преэстетически подготовлены в искусстве.
В качестве пробного камня возьмем такое эстетическое расположение как беспричинная радость, которое, подобно тоскливому или ужасному, захватывает все сущее в целом, не локализуясь в каком-то предмете или группе предметов, и, следовательно, не может связываться с определенными вещами, на которые человек мог бы указать как на причину его радости[92]. Беспричинная радость не кристаллизуется в отдельном предмете, она распространяется на все, что окружает человека. А раз так, у исследователя закономерно возникает вопрос о возможности достижения беспричинно радостного в рамках художественно-эстетической деятельности, имеющей дело с определенной вещью, с художественным произведением.
Конечно, нельзя сказать, что беспричинная радость как расположение не имеет соответствующих коррелятов в мире сущего; нет, она (подобно прекрасному, ветхому, затерянному и другим расположениям) их имеет. Но дело в том, что предметы, служащие преэстетическим стимулом для беспричинной радости, не могут быть выделены и перечислены, поскольку беспричинная радость переливается не просто на любые предметы, но на все предметы, попавшие в поле восприятия захваченного ей человека. Беспричинная радость не имеет в мире определенного (вещь, группа вещей) референта, это автореферентное расположение[93]. В событии беспричинной радости всё сущее начинает как бы «светиться», непостижимым образом вместив в себя Целое. Но поскольку все вещи оказываются преисполнены радостью, беспричинно радостное может приуготовляться в рамках художественно-эстетической деятельности, в которой создаются артефакты, работающие на одно из утверждающих расположений.
Хотя предметные поводы к беспричинной радости могут быть разнообразными, но, в любом случае, это будут предметы, служащие преэстетическим стимулом для утверждающих, а не отвергающих расположений. Используя преэстетический арсенал прекрасной, возвышенной, юной, etc. предметности с тем, чтобы пробудить у реципиента не какое-то определенное расположение, а приподнятое настроение «вообще», художник как раз и работает в эстетическом горизонте беспричинно-радостного.
Как выглядит, как воспринимается мир, просвеченный лучами радости без повода? Если у художника имеется такой опыт и если ему удалось вместить это переживание (чувство полноты присутствия) в артефакт, в вещи и положения Вторичного, художественного мира, то и его произведение может, в свою очередь, послужить преэстетическим стимулом к возникновению неопределенного, свободнолетящего чувства радости, которое, пробудившись в процессе художественного восприятия и кристаллизуясь в мире, возникшем в воображении реципиента, способно перелиться также и в Первичный мир. Чем же тогда будет произведение, послужившее почвой, на которой зародилось это чувство? Оно будет не его причиной, а преэстетическим поводом беспричинно-радостного как художественно-эстетического расположения. Но беспричинная радость, возникшая как специфическое настроение из данности Другого по ходу восприятия художественного произведения (прекрасного, возвышенного, юного, мимолетного...), — это эстетическое событие, которое можно помыслить и пережить.
Таким образом, мы полагаем, что если беспричинно радостное не может «напрямую» быть телосом художественной деятельности (такая радость достигается лишь опосредованно, через производство других эстетических феноменов), то лишь потому, что в искусстве мы имеем дело с определенным предметом. Другими словами, беспричинная радость как эффект восприятия художественного произведения, то есть как радость, родившаяся на острие двойного усилия художника и реципиента, не будет той же самой беспричинной радостью, которая пусть редко, но все же посещает человека в жизни вне искусства. Художественно инициированная радость отличается от беспричинной радости как эстетического феномена. Соотношение эстетического и художественно-эстетического похоже здесь на то, с которым мы сталкивались по ходу анализа соотношения отвергающих расположений, рождающихся в рамках художественной деятельности, и отвергающих расположений, целиком принадлежащих Первичному миру.
Итак, любое утверждающее расположение может выступить в качестве телоса художественного произведения. Это, конечно, не означает, что в искусстве реализованы все эстетические эффекты. Следует предположить, что некоторые из утверждающих расположений уже освоены искусством (выяснение того, какие именно, могло бы стать предметом специального исследования), освоение других — дело будущего. Для эстетики как картографии расположений поле эстетического опыта и его эстетических и художественно-эстетических кристаллизаций остается открытым. Эстетика Другого допускает возможность расширения круга расположений как за счет открытия новых, до сей поры неизвестных эстетических феноменов, так и за счет введения в область эстетической рефлексии давно существовавшего, но лишенного языка опыта. Конституирование новых, еще не легитимированных культурой, расположений может привести к пересмотру вопроса о границе, разделяющей эстетические и художествен но-эстетические расположения.
