Есть у меня земля - [86]

Рейс выдался нормальным. Вернулся Алексей в автороту ровно в пять часов вечера. Нe задержала, ни дальняя дорога, ни ворчливые геологи, ни даже «Тещин блин», который пришлось преодолевать на обратном пути. С сегодняшнего дня Алексей становился механиком…

Посвящением в механики это было нельзя назвать, собрание проводилось по итогам уборочной страды, но Щербинин не зря подобрал такой момент. Собрание вроде отчетного; праздничное настроение — премии получены, бодрый дух — впереди ненастные дни, будет возможность и шоферу походить пешком, а главное — убран урожай. Уборочная для автороты была основным делом, хоть машины не знали простоя круглый год. После доклада о результатах работы, награждения и вручения премий Щербинин сказал:

— Дорогие мои сослуживцы…

Только так он обращался. Не безликим «уважаемые товарищи», а «дорогие мои сослуживцы», словно подчеркивал — не просто работаем мы вместе, а служим. Потому, может, и машинное предприятие это по-прежнему все в районе называют не автохозяйством, а авторотой, хоть и на воротах давным-давно висит красивая табличка с новым словом.

— Дорогие мои сослуживцы! Сегодня уходит из нашего коллектива механик Евстрат Кондратьевич Корчагин. Рассказывать о его трудовом пути я не буду, весь он, этот путь, пролегал на ваших глазах, если, конечно для молодежи, исключить войну. На фронте Евстрат Кондратьевич тоже был шофером. Я с ним не встречался, мы служили на разных фронтах, но знаю, что боевые товарищи-однополчане, — провожая Евстрата Кондратьевича, подарили ему «Ключ надежды»… Что это такое и к чему я завел этот разговор, станет ясно, если сюда сейчас поднимется сам Евстрат Кондратьевич…

Евстрат Кондратьевич, принаряженный, в черном костюме, будто жених, в белой рубашке, при галстуке, который он называл «удавкой» и носил только по большим праздникам, вышел из-за стола президиума и поднялся на самодельную, сколоченную из досок и обтянутую красной материей трибуну.

— Ну, во-первых, друзья, спасибо за проводы. Спасибо и вам, Николай Ермилыч, за доброе слово. Плохим или хорошим я был сослуживцем, не мне судить. А уходя, я хотел бы сказать вот о чем… Правильно, подарили мне однополчане «Ключ надежды»… Вот он, — Евстрат Кондратьевич достал из кармана и показал небольшой, занятно исполненный мастером складешок с множеством складывающихся пластинок. — По «идее» моих друзей военных, этим ключом можно включить зажигание в машине любой марки. Символ, конечно дело. Не пробовал я запускать моторы с его помощью, да и вряд ли это возможно. Но смысл в ключе есть, не зря его назвали «Ключ надежды». Надеялся я, да и мои фронтовые коллеги об этом намекали, что ключом этим буду открывать души человеческие и сердца, ведь механику, кроме досконального знания машин, и это требуется не вторым делом. Вот прошел я после фронта остаток своей рабочьей жизни, не жалуюсь. Всяко не одинако жил, и с вами спорил, ругался, наказывал, не без этого… Но в одном, как кажется мне, я не потрафил — прежде мотора да кабинки душу шоферскую открывал… Не без помощи памятки этой фронтовой… Символ, само собой… Но помогал он мне жить, скажу вам честно и без утайки. А сегодня хочу я передать «Ключ» нашему… теперь уже вашему новому механику Алексею Степановичу Жилину.

Алексей не сразу понял, что это о нем сказал Корчагин. Раньше никто не называл Алексеем Степановичем.

Евстрат Кондратьевич подошел к Алексею.

— Держи, Алексей Степанович, «Ключ» и знай, что надеюсь я на тебя. Отец твой погибший надеется. Все мертвые надеются, а живые… живые ждут дела!

Отдал «Ключ», минуту постоял, словно размышлял — возвращаться ли к трибуне. Решил не возвращаться.

— За совместную работу всех благодарю. Если не забудете старика и пригласите на сенокос, буду рад. Самое время мне завести корову да молочка парного попить… Всю жизнь мечтал, а времени вот не было… для парного-то молочка.

Смех водителей заглушили звуки «туша», который играл авторотовский оркестр.

Глава четырнадцатая

Осенью начинаются деревенские свадьбы. И время само способствует великим торжествам; с урожаем решено, убран хлеб, авансирование по колхозам провели, есть на что свадьбы играть, одним словом, большие заботы старого года отошли, а новые не наступили, дав деревенскому человеку маленькую временную прогалинку, в которую полагалось быстро, но без особой суеты, уложить давно задуманное семейное дело. Свадьбы в деревне задумываются основательно, издалека, хотя и справляются по-разному.

Алексей с Тоней решили свадьбу большую не разводить. Посидели, посчитали — ровно два десятка гостей. Была бы жива мать, свадьбу разом расплановала. Хорошо, что на огонек, как будто невзначай, забежала Гутя. Дело сразу настроилось: мысленно Гутя и места каждому определила в небольшой горнице дома, и прибор перед каждым поставила, и первое-второе распланировала, и графинчики наполнила, тоже, конечно, пока а уме. «Давайте денежки, — Гутя назвала не слишком великую сумму, — и я вас женю. А кто вас еще будет женить, кроме меня? Была бы Соля, мамка, а так только я…»

Молодые несказанно обрадовались: как здорово все получилось. Не кто-нибудь взялся за дело, а сама Гутя Куркина!