Есть на Волге утес - [6]

— Будто про нас, — вздохнув, промолвил воевода и засунул ноги в овчины.

— …принимал тож в имения свои, полныя дома свои, а нам, холопам твоим, не отдает.

— Много там еще? — спросил Челищев, вытирая влажную шею.

— Столько же, — ответил подьячий.

— Давай сюда, утром дочту.

В опочивальне воцарилось молчание. Прервал его Андреян:

— Я еще не все высказал. Упредил меня тот дьяк из приказа, что и на нас с тобой подметное письмо есть. Что делать будем? Если дело до сыска дойдет…

— Чует кошка, чье мясо съела, — воевода прищурил левый глаз. — Сколько, Андреянушко, в слободе твоей было людей, когда ее тебе государь пожаловал?

— Триста пятьдесят душ.

— А сей день у тебя сколько? Токмо не лги, говори честно. Если что — на одну плаху ляжем.

— Тыщи с полторы.

— И все беглыя?

— Разныя. Теперь слобода раза в три больше города сталась.

— Зачем допустил?

— Не ты ли позволял?!

— Я позволял, я и запретить могу!

— Поздновато, Василь Максимыч, запреты класть. Полторы тыщи душ к слободе приросли, домов понастроили, землянок понарыли — не оторвешь. В тягловых-ту ходить кому хочется?

— А сколько еще в лесах, вроде кузнеца Ортюшки, — заметил Сухота.

— Эго кто — Ортюшка?

— Есть тут один, — Андреян махнул рукой, — Трижды от барина бегал, теперь в Заболотье хоронится. Золотые руки. Выгоду от него имею большую.

— Гроши, поди, какие-нибудь. А в случае чего…

— Не в кузнеце дело, Василь Максимыч. — Подьячий заговорил уверенно, он знал, что его теперь будут слушать внимательно, — Дело в мысли им поданной. Был я в том лесу. Вокруг болота, глушь. Приказных сыщиков теперь не остановить — они все одно приедут. Но оммануть их можно. Всех, кто в списках не числится, можно в те леса переселить, дабы спрятать. Смутная пора, я чаю, когда-нибудь кончится…

— А он, братан, дело говорит, — сказал воевода, подумав. — В случае чего, скажем: «Знать не знаем, ведать не ведаем».

— Стало быть, благословляешь?

— Выселяй. Год-другой в землянках поживут.

— Спасибо, воевода. Ради этих слов я и потревожил тебя.

Андреян поклонился, вышел, а подьячий чуток задержался. Потоптавшись у порога, сказал:

— Все ж даки Андреян Максимович совет мой выслушал в пол-уха. Тех бессписочных мужиков, сказал я ему, от домов не оторвешь ничем, окромя страха. Ныне и так беглых людей много, а скажи им про Заболотье, они скорее разбегутся, чем…

— Многословен ты, — недовольно перебил его воевода. — Дело говори.

— Тог Ортюха убежал из Алатыря. Позволь туда грамотку заслать? Дескать, тот беглый Ортюшка снова у нас. Сыщики мигом будут здесь. И попросить, чтобы они заковали его в железы на виду всей Красной слободы и шкуру ему спустили тут же. Ему не привыкать, а на наших страху нагоним. И пойдут они за болото, как милые. А так…

— Давай, пиши грамотку.

— Прости, воевода, чуть не забыл. Есть у того кузнеца дочь — девка красы неписаной…

— Ну и што? Мало ли красных девок на свете.

— Я в смысле хвори твоей. Лечит та девка травами всякую боль, и глаза у нее — чисто волшебные. Многим помогала она. Если велишь — приведу.

— Спрашивать было нечего — веди. Чай видишь — муку терплю.

Когда подьячий ушел, воевода пытался уснуть, но не смог. Снова вздул огонь, стал читать грамоту дальше!

«…Из сел и деревень крестьяна, умысля воровски, бегут в посады и слободы, собрався человек по сту и больше, а дворы в тех селах жгут, а нам, холопям твоим, всякое разорение чинят. Идут явно в день и ночь, собрався в большие обозы, с ружьем, и с луки, и с пища» ли, и с бердыши, и убивства чинят и фалятся нас, холопей твоих, побить до смерти. Смилуйся, государь, вели тем, кто беглова человека принял, наказание зело суровое чинить».

Дальше воевода читать пе стал. В голову пришла страшная мысль: «Не дай бог бунтарский дух проникнет в сии места. Царь голову снесет или нет, а уж голытьба оторвет башку непременно».

2

На другой день по слободе и посаду слух прошел. Бабы испуганно шептались: всех бессписочных людей будут срывать со своих мест и выселять за реку Мокшу. Заволновались бессписочные, забегали. Ведь если это правда, то всех сгноят в замокшанских болотах. Начались суды-пересуды. Ехать или не ехать, а если ехать, то как туда добраться?

Долго бы еще судачили мужики и бабы около приказной избы, но вдруг услышали топот. Вырвалась на площадь на высоком жеребце девка, а за нею табун сытых лошадей. Еле успели люди сунуться в проулки, прижаться к заборам. Пронесся табун мимо, пыль поднял выше хором, остановился перед барскими воротами. Глянул Челищев из окна — ахнул. На его Белолобом девка сидит. Уж не дочка ли Ортюшкина, про которую Логин докладывал? Она, пожалуй. Хороша, ничего не скажешь. Ах ты, как красива! Особливо на коне. Глаза блестят, косы как смоль, брови вразлет.

Мужики из-за углов тоже девкой любуются. Вот и Логин вышел. Еще более барина удивился:

— Чем же ты его, девчонка, покорила?

А она словно плеткой огрела:

— Тем же, чем и тебя! Помнишь!

Ну, истинно колдунья.

Вечером к воеводе пришел подьячий.

— Обещанную девку я привел, Василь Максимыч.

— Давно жду. Веди ее сюда.

— В сенях распоряжается. Велела воду кипятить.

— Она, што, и верно колдунья?

— Истинно сказать не могу, но совет дам. В глаза ее не гляди — утонешь.