Есть ли предыстория у современной женской драматургии? - [3]
Приобретенное ее мужем в результате преступления богатство дарит ей, касалось бы, силу и власть. Богатство даже преображает ее мужа, который оказывается способен любить. Но что это за любовь? Его слова: „Бедность — страшная драма. Когда я был беден, я презирал себя. Я был зол, омрачен, неблагодарен судьбе. Вместе с богатством любовь явилась моему сердцу как яркий луч. У меня открылись глаза. Ты понимаешь:? Я стал мужчиной. Я боготворю тебя. Ты будешь светильником, озаряющим мою жизнь… маленькой гурией“ [12] — свидетельствуют, что любовь для мужчины — довесок, атрибут, который оказывается неотъемлемой частью „мужского облика“, выстраиваемого согласно принятому в обществе стандарту.
Естественно, что такой любви Эмма предпочитает иное — роковую любовь, у которой два лица, — Жизнь и Смерть. И она находит свою страсть в лице молодого норвежца Фреда Вильде, который, как ей кажется, отважен и мечтателен, в котором она увидела сильного человека. Но все его действия, направленные на доказательство своей силы, обличают в нем человека порочного и лживого способного только на сумасбродства, только кичащегося своей непохожестью на остальных. Вся его сила заключается только в словах о Красоте, которая должна властвовать над миром. Он хочет проповедовать свое учение как апостол, в белой мантии, на площадях. Все вместе очень напоминает манию величия, а сам он сеет зло и разрушение.
Но они с Эммой оказываются единомышленниками. Она, потерявшая любовь и полубезумная, и он, разуверившийся в Красоте, констатирующий ее смерть на этой земле, выбирающий в итоге смерть в поединке с врагом (по сути это самоубийство, т. к. он стреляет вверх, подставляя грудь своему противнику). И Эмма духовно прозревает, когда становится свидетельницей его смерти, она понимает, что для них, заживо погребенных, людей не от мира сего, мечтающих о несбыточном, нет жизни здесь. Она — там. Там, где уже находится „похожий на несложившуюся девушку“, как обозначено в ремарке, юноша-андрогин — барон Альберт. За ним, не желающим соединяться с женщиной, потому что в его прошлом страшная тайна родительских взаимоотношений: убийство отцом матери, сбежавшей с любовником, — за ним, предпочитающим всему остальному братскую любовь и не выдерживающим деспотизма отца, — правда.
Потому что в реальной жизни побеждают такие, как муж Эммы, который умеет всегда выйти сухим из воды, который не постеснялся прийти в дом к бывшей жене и попросить у нее убежища от полиции, разыскивающей его, чтобы арестовать. И даже трусливо прячась, он заявляет, что „венец жизни — мой“, что „жизнь принадлежит таким, как я“, что „дороги бывают разные“ [13], но всегда побеждает воля. И ему действительно удается незаметно скрыться в кульминационный момент. И можно поверить, что его бегство за границу — удастся!
Не менее интересно драматургическое наследие Анны Мар, которое, конечно, лучше оценивать в совокупности с ее сценарными работами. (Мар была одной из очень плодовитых сценаристок — более 10 кинолент поставлено по ее сценариям!) Она заявила о себе как о провозвестнице темы женских извращений, попытавшись серьезно проанализировать проблему женского мазохизма. И последним ее сочинением (она покончила с собой в возрасте 30 лет в 1917 г.) стала драма «Когда тонут корабли», удостоившаяся благосклонного отзыва Блока и готовившаяся в постановке на сцене Малого театра. Но, наверное, более значимой с точки зрения гендерной составляющей является ее cartes postales «Голоса» (это действительно скорее партитура для двух голосов, чем полноценная пьеса), где в образах Он и Она дано концентрированное видение автором отношений мужчины и женщины, акцентирован набор властно-потребительских практик, с которыми мужчина привык подходить к женщине. Можно утверждать, что перед нами не образы мужчины и женщины, и уж тем более не характеры (в этом смысле Он и Она — нечто аморфное и расплывчатое). В крайнем случае их можно назвать мужским и женским персонажами, но более правильно будет сказать, что перед нами гендерный стереотип (Он) и антистереотип (Она). И возникающий между этими «воплощениями» гендерных ролей диалог весьма красноречив. Важно также, что Мар выбирает для их общения значимый для русского сознания антураж: берег Женевского озера, виднеющиеся вдали горы. Россией Швейцария всегда осознавалась, как страна эмигрантов, людей, практически ничем не связанных и свободных, а, следовательно, раскрывающихся без оглядки на какие-либо условности.
Он в изображении писательницы — настойчив, навязчив, настырен, бестактен, делает все возможное, чтобы завязать разговор со спокойно сидящей и рассеянно ему внимающей женщиной. Ремарки, сопровождающие его слова: развязно, легкомысленно, вкрадчиво, небрежно, нетерпеливо, беспокоясь, резко, раздражаясь, не слушая, жестко, требовательно, беспокойно соображая, недоброжелательно, недоумевая, подозрительно, — резко контрастируют с характеристикой, которую дает поведению женщины Мар. Она отвечает (подчеркнем, только отвечает в то время, как он буквально засыпает ее вопросами) задумчиво, спокойно, как бы про себя, тихо, просто, равнодушно, устало, рассеянно, усмехнувшись, иронически, пожимая плечами и т. п. Совершенно очевидно, что с мужчиной связывается модус агрессивности, а с женщиной — стремление эту агрессивность нейтрализовать. А если не удается нейтрализовать, то выход может быть найден в самоустранении. Ее поведение, на взгляд мужчины необычно, поэтому Он, не получая с ее стороны поощрения своим попыткам познакомиться, начинает выбалтывать те мысли, которые обычно принято скрывать. Принимая ее за женщину легкого поведения, он проговаривается: «Мы всегда думаем дурно, если женщина сидит одна и… отвечает на вопросы», «Они — вещь, мы — покупатели. Если безделушка так изящна, как вы, мы не торгуемся»
