Эссеистика - [65]

*

Нет большей аномалии, чем поэт, напоминающий нормального человека, как, например, Гюго или Гете… Это сумасшедшие на свободе. Сумасшедшие, таковыми не выглядящие. Сумасшедшие, никогда не вызывающие подозрений. Когда я пишу, что Виктор Гюго — безумец, воображавший себя Виктором Гюго, я не шучу. Разве остроумие — не типичное преступление против ума? Суть исследования, которое я не желаю писать, но другие когда-нибудь напишут — не в каламбурах, а в выводах. Роль поэта не в том, чтобы что-то доказывать, а в том, чтобы утверждать, не приводя никаких имеющихся у него тяжеловесных доводов, на которых он строит свое утверждение. Впоследствии, когда постепенно эти доводы обнаруживаются, поэт занимает место прорицателя. На острове Гернси безумие Гюго проявлялось в отношении к мебели и фотосъемке. Его фотографировали от двадцати до тридцати раз в день Гюго без бороды! Какой пассаж! В определенный момент бородач обязательно сбривает бороду. Ненадолго. Потом поспешно ее отращивает

*

Гюго (на процессе «Король забавляется»), «Сегодня цензура, а завтра — ссылка!» Над подобной репликой стоит задуматься. Видимо, ссылка готовилась заранее.

*

Священные чудовища вроде Гете и Виктора Гюго больше не интересны. На Оскара Уайльда теперь не обратили бы внимания за столом, он показался бы чересчур утомительным.

На большой скорости трудно затормозить рядом с кем-либо. Барресу, которого завораживали подобные люди, были свойственны некоторые их черты. Он несомненно был последним представителем данного вида. Честертон замечательно говорит об этом явлении по поводу Диккенса ^{178}.

*

Известные деформации, вызываемые опиумом. Приступы апатии. Лень, пассивные сновидения. «Опера» — произведение опиомана. «Я не принуждал вас об этом говорить» — замечают в ответ глупцы. Но я почти никогда не достигал такой скорости. Быстрота, приближающаяся к неподвижности. Мой вентилятор не дает прохлады, и то, что за ним, вполне различимо, но я бы не рекомендовал засовывать пальцы в лопасти.

*

Критика каламбуров в «Опере». Люди путают каламбур и совпадение. «Опера» — автомат, выдающий билетики счастья, говорящая статуя, книга предсказаний. Я веду раскопки. Натыкаюсь киркой на что-то твердое. Выкапываю, отмываю. «L’ami Zamore de madame de Barry» ^{179} — роковое стечение обстоятельств, а не игра слов.

*

Непрерывные разговоры о зависимости от опиума. Обязательная регулярность его приема не только дисциплинирует, но и освобождает от визитов и собравшихся в кружок людей. Добавлю, что опиум противоположен шприцу. Он успокаивает своей роскошью, ритуалами, антиврачебными изящными светильниками, горелками, треками, вековым укладом изысканного процесса отравления.

*

Ни в коей мере не желая никого приобщать, скажу, что некурящий не может жить вместе с курильщиком. Они существуют в разных мирах. Единственной зашитой против рецидива служит чувство ответственности.

Вот уже два месяца, как я харкаю желчью. У желтой расы желчь попала в кровь.

*

Опиум — принятие решения. Наша единственная ошибка — желание курить и пользоваться привилегиями тех, кто не курит. Курильщик редко бросает опиум. Это опиум бросает его и разрушает. Опиум — вещество, не поддающееся анализу, живое, капризное, способное внезапно обратиться против курильщика. Оно — словно барометр болезненной чувствительности. При повышенной влажности трубки текут. Если курильщик едет на море, наркотик разбухает и не желает испаряться. Перед снегопадом, грозой или мистралем он становится негодным. В присутствии некоторых болтунов он теряет свои качества.

Короче говоря, наркотик требовательнее любовницы, он ревнует так сильно, что лишает курильщика потенции.

Для приготовления неочищенного опиума алкалоиды смешивают как придется. Предвидеть результат невозможно. Добавление дросса ^{180} увеличивает шансы, что получится хорошо, но есть риск испортить конечное произведение. Это как удар гонга, заглушающий мелодию. Я не советую пить ни капельки портвейна, ни даже качественного шампанского. Можно влить литр выдержанного красного вина в воду, где замочен неочищенный шарик, а потом, не доводя до кипения, процедить семь раз и дать неделю настояться.

*

Если курильщик, вдыхающий по двенадцать трубок ежедневно, соблюдает правила гигиены, ему не страшны ни грипп, ни насморк, ни ангина; он менее подвержен болезням, чем тот, кто выпивает стакан коньяка или выкуривает по четыре сигары в день.

Я знаю тех, кто выкуривает по одной, по три, по семь и по двенадцать трубок в течение сорока лет.

Одни говорят вам: «Привередливые выкидывают дросс», другие утверждают: «Привередливые заставляют раскуривать своих служек, а сами курят только дросс». Если спросить служку об опасности наркотика, он ответит: «Хороший наркотик — толстеть. Дросс — болеть».

Порочность опиума — в курении дросса.

*

Как нельзя путать дезинтоксикацию с почти тифозным выздоровлением от наркотика и блокаду — с подменой физических упражнений (ходьбы, зимних видов спорта) кокаином и спиртным, точно так же нельзя принимать интоксикацию за привычку. Некоторые курят только по воскресеньям, когда уже не могут обойтись без наркотика. Это привычка. Интоксикация разрушает печень, поражает нервные клетки, вызывает запоры, от нее виски становятся пергаментными, а радужная оболочка глаза сокращается. Привычка — определенный ритм, особое чувство голода, иногда раздражающее курильщика, но не наносящее ему никакого вреда.