Эссеистика - [134]

Шрифт
Интервал

Можно себе представить, насколько отсутствие зрелищности разочаровывает жадный до зрелищ мир, алчущий созерцать нашу трагедию из своего кресла в первых рядах партера. Не дождавшись от нас трагедии, он начинает искать подвох в добром согласии. Он сам сочиняет интригу, а если наскучит, соболезнует нашему спокойствию и ищет другой, будоражащий театр. Ничто так не обманывает ожидания, как наша невозмутимость в ответ на нападки. Мир ждет кровопролития. Я не раз встречал людей, сожалевших о моей сдержанности в деле, касающемся «Вакха». Они ожидали от меня большего. Чтобы я изничтожил Мориака, а его единомышленники изничтожили бы в ответ меня. Суть ссоры их не интересовала. Их интересовала ссора как таковая, они ждали, что мы все окажемся на скамье подсудимых.

Бывает, наши пикадоры обращаются к жертвам, не способным, на их взгляд, дать отпор. Так случилось, когда, отведя душу на моей пьесе, они обратились к «Британнику», шедшему в «Комеди-Франсез»>{264} с блистательным Маре в главной роли. Зрители были от спектакля в восторге. Но мир, о котором я говорю, решил расправиться со мной через Маре и начал осыпать его насмешками, рассчитывая, что расхлебывать мы будем оба. Этот мир не учел дружбы, которая нас связывала, и того, что наши морали друг другу не противоречат. Потом другие арены отвлекли внимание зрителей от этой бескровной корриды. Пикадоры направили свои бандерильи и пики на других быков, быстрее впадающих в предсмертную агонию.



*

Группу музыкантов, именуемую Шестеркой>{265}, объединяет дружба, являющаяся для нее единственным этическим критерием. Я был историографом этой группы. Я сам отвечал за свои идеи. Никакой дисциплины я не навязывал. Поэтому двадцать лет спустя, в 1952 году, мы, связанные прежними узами, снова оказались вместе на празднике, который издатель Гейгель перевозил из столицы в столицу. Удары, поразившие многих наших друзей, до сих пор обходили нашу группу, и даже если однажды они попадут в цель, то все равно теоретические споры никогда нас не поссорят. В нашей дружбе не было никакого насилия. Каждый развивался самостоятельно. Мы ни разу не уступили многочисленным попыткам разлучить нас.

Иначе сложилась моя дружба со Стравинским, ее искривили переломы. Но она по-прежнему жива, хоть мир и надеялся, что от нее ничего не останется.


*

Я занимаю крепость, в которой часовые охраняют дружбу. Эта дружеская крепость дает мне приют с 1949 года. Мне грустно говорить, что она выстоит, а если и падет, то лишь перед высшими силами, против которых у нас нет оружия. Хорошо уже то, что она стоит вдалеке от больших маневров. Когда маневры приближаются, мы спасаемся на корабле, где дружба сплачивается теснее.

А если мне случается покинуть крепость и неосмотрительно ввязаться в какие-нибудь перепалки, то я непременно возвращаюсь обратно и запираю за собой ворота — или сажусь на корабль.

В этой крепости я нашел доказательство, что дружба побеждает превратности любви — в отличие от Triebschen (влечения), в котором перемешано слишком много противоречивых стремлений: этакая начиненная порохом бомба. Да что я говорю?

В Triebschen распадалась сама материя души. Но наш металл хорошо закален, и ни разу ни одна соринка не нарушила его структуры.

Я хорошо понимаю, что такой дар судьбы дорого стоит. Я готов заплатить по счету, я знаю цену везению: какую баснословную сумму за него ни заплати, все равно оно стоит дороже.

Тысячи губительных волн просачиваются к нам во все щели.

И если сиюминутное не одурманивает нас, мы должны немедленно отстраниться от его вихрей. Наше школярское, невежественное время, в каком-то смысле средневековое, со всей мощью веры в чудо разрушает и строит заново. Для него характерно идолопоклонство и иконоборчество. Эта чудесная и опасная эпоха возвеличивает и губит человека. Чтобы сохранить спокойствие, надо спрятаться в невидимое, которое лукавит с нами (я уже рассказывал, как оно норовит нас подставить) и пытается убедить нас, что мы на карантине и что нам пора вылезти из своей норы.

История показывает, насколько рискованно переоценивать благородство противников, которые только и ждут, чтобы отправить нас в ссылку. Было бы безумством путать их ссылку с той, что мы выбрали сами — или думаем, что выбрали, если невидимое решило за нас и воспользовалось нашим желанием одиночества.


*

Совершенная дружба, не отравленная любовью, питается силами, чуждыми тем, которые я исследую. Я настаиваю на том, что когда вмешиваются тайные силы, нарушается линия границ. И если я говорю об искусстве дружбы, то имею в виду искусство, в котором человек чувствует себя свободно, — а не то, рабом которого он является.

Нетрудно догадаться, какое отдохновение это искусство дает мне от другого искусства, как я рад, когда тьма перестает преследовать меня. Только важно быть внимательным и не нарушать определенных правил, за пределами которых коварный механизм снова вступает в силу.

Смирившись с тем, что как художник я безответствен, я бережно отношусь к долгу сердца. Вот, скажут наши судьи, пример покорной, без искорки, жизни. Признаюсь, тление этого угля я предпочитаю огню радости.


Еще от автора Жан Кокто
Человеческий голос

Монодраму «Человеческий голос» Кокто написал в 1930 году для актрисы и телефона, напитав сюжет удушливой атмосферой одинокой женской квартирки где-то на бульварах. Главную роль на премьере исполнила французская звезда Берт Бови, и с тех пор эта роль стала бенефисной для многих великих актрис театра и кино, таких как Анна Маньяни, Ингрид Бергман, Симоне Синьоре. Несмотря на давнюю дружбу с Жаном Кокто, Франсис Пуленк ждал 29 лет, прежде чем решил написать оперу на сюжет «Человеческого голоса». Сделав ряд незначительных купюр, он использовал оригинальный текст пьесы в качестве либретто.


Ужасные дети

«Ужасные дети» — отчасти автобиографический роман Жана Кокто — известного поэта, писателя, драматурга, график и декоратора, живописца…


Священные чудовища

История, рассказанная в пьесе, стара, как мир и столь же тривиальна. В центре внимания драматурга — театральный семейный дуэт, скучноватая идилличность которого внезапно вспарывается острыми углами любовного треугольника. Примадонна и хозяйка парижского театра Эстер находится на том гребне красоты, признания и славы, за которым неминуемо брезжит период медленного увядания. Она обожает своего мужа Флорана — героя-любовника, премьера «Комеди Франсез». Молодость врывается в их жизнь непрошеной длинноногой гостьей, начинающей актриской Лиан, чьи робость и полудетская угловатость быстро сменяются созвучной новому времени беспардонностью.


Урок вдовам

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Равнодушный красавец

Вечная тема противостояния Мужчины и Женщины, непримиримая схватка двух любящих сердец. Актриса то отчаянно борется за ее счастье, то выносит обвинительный приговор, то почти смеется над ней, то от души сочувствует. Права ли женщина, которая любит мужчину так, что тот задыхается от ее любви? Никто из нас не знает ответа на этот вопрос, но каждый может поискать его вместе с персонажами пьесы Жана Кокто.


Театр

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Набрасывая некогда план своего Собрания сочинений, Жан Кокто, великий авангардист и пролагатель новых путей в искусстве XX века, обозначил многообразие видов творчества, которым отдал дань, одним и тем же словом — «поэзия»: «Поэзия романа», «Поэзия кино», «Поэзия театра»… Ключевое это слово, «поэзия», объединяет и три разнородные драматические произведения, включенные во второй том и представляющие такое необычное явление, как Театр Жана Кокто, на протяжении тридцати лет (с 20-х по 50-е годы) будораживший и ошеломлявший Париж и театральную Европу.Обращаясь к классической античной мифологии («Адская машина»), не раз использованным в литературе средневековым легендам и образам так называемого «Артуровского цикла» («Рыцари Круглого Стола») и, наконец, совершенно неожиданно — к приемам популярного и любимого публикой «бульварного театра» («Двуглавый орел»), Кокто, будто прикосновением волшебной палочки, умеет извлечь из всего поэзию, по-новому освещая привычное, преображая его в Красоту.


Рекомендуем почитать
Средневековый мир воображаемого

Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.


Польская хонтология. Вещи и люди в годы переходного периода

Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.


Уклоны, загибы и задвиги в русском движении

Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.


Топологическая проблематизация связи субъекта и аффекта в русской литературе

Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .


Китай: версия 2.0. Разрушение легенды

Китай все чаще упоминается в новостях, разговорах и анекдотах — интерес к стране растет с каждым днем. Какова же она, Поднебесная XXI века? Каковы особенности психологии и поведения ее жителей? Какими должны быть этика и тактика построения успешных взаимоотношений? Что делать, если вы в Китае или если китаец — ваш гость?Новая книга Виктора Ульяненко, специалиста по Китаю с более чем двадцатилетним стажем, продолжает и развивает тему Поднебесной, которой посвящены и предыдущие произведения автора («Китайская цивилизация как она есть» и «Шокирующий Китай»).


Ванджина и икона: искусство аборигенов Австралии и русская иконопись

Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.


Проза. Поэзия. Сценарии

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.В первый том вошли три крупных поэтических произведения Кокто «Роспев», «Ангел Эртебиз» и «Распятие», а также лирика, собранная из разных его поэтических сборников.