Эссе 1994-2008 - [6]
Аркадий Ипполитов. Статьи в Русском Телеграфе
Выставка в Лондоне опровергает расхожее представление о "малых голландцах"
Аркадий ИППОЛИТОВ © "Русский Телеграф" 27 июня 1998 года При упоминании о голландской живописи XVII века перед глазами сразу возникают аккуратные кафельные плитки чисто вымытых двориков, опрятные старушки, сидящие у скромных каминов, живописные трактиры с дерущимися и писающими крестьянами, фермы, полные ухоженных коров и сытых баранов. В общем, все то, что подразумевается под определением "малые голландцы" и служит прославлением скромности, достоинства и простоты. Рембрандт среди потоков этой живописи воспринимается как аномалия, а его неудачи - как естественное следствие непонимания и неприятия современниками больших задач и больших размеров. До сих пор, иногда даже в литературе, считающей себя вполне научной, Рембрандт рисуется как гений-одиночка, вступивший в перманентный конфликт с окружающим обществом.
Отверженный и одинокий, в последние годы жизни он выступает как прото-Ван Гог XVII века, то есть гений, изнемогающий в тисках буржуазной усредненности.
История Рембрандта, так же как и образ голландского изобразительного искусства, исчерпывающийся живописью "малых голландцев", является мифом, созданным романтизмом в XIX веке и затем подкрепленным марксистскими выкладками. Заучив со школьной скамьи, что в Голландии произошла первая буржуазная революция и что эта маленькая и гордая страна стала первым оазисом буржуазного Нового времени, от ее духа ждали и даже требовали в первую очередь буржуазности, на передний план выдвигая именно те черты, что лучше всего соответствовали подобной нехитрой схеме.
Что такое буржуазность, знает каждый, хотя определить это и достаточно затруднительно. Основной чертой буржуазности в нашем современном понимании является усредненность. Отслеживая происхождение буржуазии от средневекового бюргерства с его четко детерминированным различными уставами укладом жизни до наших дней, обычно ставится знак равенства между нею и понятием "средний класс".
Главная же идея среднего класса трактуется как гордость и удовлетворенность своим бытием, убежденность в положительности всех ценностей этого бытия, создание морали, оправдывающей и защищающей эти ценности, и настойчивое желание привести окружающий мир в соответствие со своей системой, вызванное инстинктом самосохранения и часто оборачивающееся агрессией. В мире среднего класса нет места ни мистическим озарениям, ни блаженному парению чистого духа, ни отчаянию пессимизма, ни эстетической всеприемлемости и терпимости.
Голландская живопись, как ее представляет себе общее среднее мнение, соответствует подобной системе ценностей, наполняя ее поэтическим содержанием, выражающимся, в сущности, в самолюбовании бытия, застывшего, как кухонный Нарцисс, перед начищенной до блеска кастрюлей с собственным отражением.
В зависимости от своих установок последующие поколения то восхищались, то презирали мир "малых голландцев". Марксистские историки, занятые поиском реализма, старались подчеркнуть здоровую адекватность голландской живописи.
Большинство же современных художественных течений ХХ века было к ним до последнего времени в высшей степени безразлично, признавая лишь Халса, Рембрандта и Вермера и противопоставляя их основному потоку художественной продукции. Обе эти точки зрения крайне несправедливы, и в последнее время благодаря многочисленным исследованиям культуры Голландии XVII века все более и более очевидным становится, что никакого непредвзятого отражения в голландской живописи не было и что перенесение ценностей среднего класса на голландскую культуру является типичной махинацией, не очень-то и добросовестной, современной культуры. Голландия гораздо сложнее и интереснее своего мифа.
В первую очередь была отброшена идея о гомогенности этой культуры. Если раньше голландское мышление обрисовывалось как мышление вновь народившегося самого передового класса Европы, под флагом протестантизма противопоставившего себя Европе феодально-аристократической, то теперь уже ни у кого не вызывает сомнения, что католицизм и католические симпатии играли в голландской культуре огромную роль. Религиозная полифония соответственно определяла полифонию идеологическую и культурную, что уже несколько будоражило ровные шашечки кафельного пола голландских двориков.
Затем стало очевидно, что голландская культура отнюдь не продукт потребностей и возможностей среднего класса, как этого хотелось бы многим ее интерпретаторам, но связана с патрицианством как ведущей силой голландского общества. Главными очагами патрицианства в Европе были Генуя и Венеция, и именно с культурами этих республик Голландия имеет наибольшее количество точек соприкосновения.
Аристократичность Венеции и Генуи всегда была вне сомнений, и только тем, что на самом деле нет ничего более простого, чем подлинная аристократичность, и объясняется пресловутый голландский "демократизм". Демос в этом демократизме никакого участия не принимал.
Самым парадоксальным оказалось то, что крошечная Голландия, где со стен одного города видны колокольни другого, и которая вся умещается на территории небольшой провинции любой европейской страны, по разнообразию культурных вариантов своих географических центров необычайно богата. Гаага отличается от Амстердама, Утрехт от Гарлема, Лейден от Делфта, и каждый центр представляет собой своеобразный и резко индивидуальный микрокосм. Подобное разнообразие мы найдем лишь в Италии и Древней Греции, но, сконцентрированное на столь небольшом пространстве, как Голландия, оно становится еще интенсивнее и сложнее в силу постоянного взаимодействия этих центров. Результатом осознания этого важного фактора голландской духовной жизни явилось то, что вся система деления голландской живописи на жанры, ставшая традиционной для искусствоведов с XVIII века, летит к черту.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Аркадий Ипполитов – хранитель кабинета итальянской гравюры в Государственном Эрмитаже, крупнейший знаток и тонкий ценитель итальянской истории и культуры. Герой его книги – Рим, удивительный город, город Великого Стиля. На страницах мелькает множество персонажей: папы и императоры, величайшие художники и гениальные архитекторы, обворожительные красавицы и неотразимые авантюристы – блистательная свита Вечного города. Непринуждённая легкость талантливого писателя, к тому же обладающего огромными знаниями и безупречным вкусом, наполняет страницы любовью и изящной иронией.
Уникальная книга о невероятном городе. Венецианское прошлое не исчезло, вечная красота свежа, как «высокая вода», с моста Риальто слышны голоса куртизанок и крики николотти, дерущихся с кастеллани. Здесь масок больше, чем лиц, а скелетов больше, чем шкафов, здесь меняет карту мира слепой дож Дандоло и царит неистребимое византийство, которым навеки заразилась Венеция, грабя Константинополь. Здесь толпы туристов и мёртвое безлюдье, рослые рабы-славяне и бандиты-крестоносцы, Вивальди и Тициан, Гоцци и Тинторетто, Дягилев и Бродский, венецианский авангард XV века, старинные небоскрёбы венецианского гетто, мерцающее золото смальт, разноцветный звон муранского стекла, зелёный запах моря в Каннареджо и рио.
Книга – путешествие по Милану, Павии, Брешии, Комо, Кремоне и другим местамЛомбардии, которое могут себе позволить только избранные. Такая Италия – редкий, дорогой, почти недоступный подарок. Аркадий Ипполитов, писатель, ученый-искусствовед, знаток-путешественник, ведя читателя на самую блестящую из всех возможных экскурсий, не только рассказывает, что посмотреть, но и открывает, как увидеть. Замки, соборы, дворцы, картины, улицы, площади, статуи и рестораны оживают, становятся знакомы, интересны, дышат подробностями и обретают мимику Леонардо, Арчимбольдо, Наполеона…Картезианцы и шартрез, гусиная колбаса и «глупая говядина», миланские гадалки и гримасничающие маскароны… Первое желание читающего – вооружившись книжкой, срочно лететь в Италию и увидеть ее новыми глазами.
Эссе опубликовано в журнале «Русская жизнь» 27 августа 2008 года.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.