Если женщина просит - [4]

Аня посмотрела на Алешку чуть искоса и ответила:

– Да… бывает. Когда настроение плохое.

– Нервы успокаиваешь? А я вот не могу на него смотреть, – сказал Алешка. – Мне страшно. Вот… И еще – на реку ночью не могу смотреть. Я, когда маленький был, как-то раз пришел ночью на Волгу и лег на берег. В небо глядел. И так страшно стало, что я с места сдвинуться не мог. Меня бабушка забрала. Полночи искала.

Аня засмеялась и сказала:

– Странный ты какой-то, Алешка. Про закат говоришь. Про то, чего боишься. Юрка Кислый уже бы про дискач зачехлял, да про то, как в кафе, где его отец работает, отвисать круто. А ты – закат…

– Наверно, поэтому со мной и сидишь, а не с Кислым! – выпалил Алексей. – А закат… закат – он красивый, как вот… ты.

Никто не мог бы дать лучшего определения Аниной внешности. Потому что ее нельзя было назвать красавицей во всех смыслах этого слова. Нет, она еще только обещала стать красавицей, как нераспустившийся маленький цветок обещает встать вровень с обогревшим его солнцем и источает пленительный, тонкий аромат.

Аня была таким цветком. Точно таким же цветком, как те, что покоились в ее тонких точеных руках. И в глазах каждого, кто мог оценить тонкий аромат этого цветка еще до того, как он распустился, расцвел во всей красе, – в глазах каждого, кто мог это сделать, Аня была красавицей.

И закат… нет, Алексей все-таки был не прав. Да, сравнение было красивым, но… нет, не на закат. Аня была похожа на рассвет. Такой же пленительный, хрупко-хрустальный, обволакивающий каждое деревце, каждый кустик, высвечивающий до дна тихую речную заводь.

– У тебя есть мечта? – Нет, все-таки не умел Алешка разговаривать с девочками. Тот же Кислый с его постоянными «бля» и «типа» дал бы ему сто очков вперед в налаживании контактов.

– Да ну тебя! – досадливо махнула рукой Аня, но потом все-таки ответила: – Есть. Туфли хочу. Новые. «Карло Пазолини». Я в кино такие видела.

Алешка затряс головой:

– Нет, ты не поняла. Не туфли. А такая, чтобы… на всю жизнь мечта.

– Так это и есть на всю жизнь, – прагматично возразила Аня. – Моему папаше, чтобы на такие заработать, нужно всю жизнь своих придурков в школе учить. «Наш дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог…» Учитель! – фыркнула она, и в этой ее реплике выразилось все презрение к дурацкой профессии ее отца: учитель русского языка и литературы в полусельской школе.

Конечно, это не киллер и не путана, обозначаемые такими красивыми и звучными словами высокооплачиваемые, роскошные профессии!

– Нет, ты не поняла… – нудно продолжал Алешка, но тут же был прерван безапелляционным Аниным:

– Да поняла я! Мечта… мечта у меня есть: выбраться отсюда поскорее, сначала в Саратов, потом в Москву. Красиво жить, а не так, как моя мать, у которой все мечты к зарплате сводятся… скорее бы получить.

– А у тебя – не к зарплате? – спросил Алексей. – Туфли и красиво пожить – это ведь тоже к зарплате. Только очень большой. Как… – Он огляделся вокруг, словно ища, с чем же сравнить эту разлюбезную Ане зарплату, но увидел только пруд, замшелую стелу, уплывающее за горизонт лохматое солнце да пустынную дорогу, по которой ползли расслабленные безветренные сумерки.

И тут…

Из-за двухэтажного дома на повороте, выкрашенного в депрессивно-упадочный грязно-желтый цвет, из-за старых рахитичных тополей, уныло растопыривших ветви, из-за ржавого трупа бетономешалки, торчащей на обочине столько, сколько Алешка себя помнил, – из-за всей этой убогости и обветшалости вылетел сверкающий белый «Мерседес» с тонированными стеклами и, неописуемо красиво вывернув прямо на Алешку и Аню, буквально за пару секунд сожрал расстояние, разделяющее двухэтажку и стелу, возле которой сидели Алексей и Аня с букетом цветов.

За «мерсом» следовал огромный черный джип.

Аня приоткрыла рот: первый раз в Текстильщике появилась такая роскошь.

– «Шестисотый», – выдохнул Алешка.

Но это было только начало.

Поравнявшись с Аней и Алексеем, белый «мерс» притормозил. Аня замерла, Алексей дотянулся оцепеневшей рукой до затылка, вероятно, желая почесать в нем, но не успел.

Дверь «мерса» распахнулась, и оттуда важно выплыл такой ошеломляющий красавец, что Аня невольно приоткрыла рот. Красавец был в элегантнейшем черном костюме, в великолепных стильных туфлях, в белоснежной рубашке. Мужчина был высок и строен, блестящие черные волосы, вероятно, закрепленные гелем, зачесаны назад, на аккуратно выбритом правильном лице сияли большие выразительные темные глаза.

И эти-то глаза остановились на Ане, точнее, на скромном букетике полевых цветов, который был в ее руках.

Вслед за живым воплощением Голливуда из «мерса» выпорхнула дамочка в умопомрачительной кофточке, обтягивающих черных кожаных брюках и та-а-аких туфлях, на та-а-аком каблуке, что Аня просто оцепенела при виде этой красоты.

– Ромик, вот это хочу! – выговорила дамочка, жеманно картавя.

И тоненьким наманикюренным холеным пальчиком указала на букет.

Великолепный Ромик, то есть человек, носивший гордое и звучное имя Роман, только пожал плечами:

– Настя, зачем тебе это? Приедем, я тебе розы куплю, если тебе цветов захотелось.