Если я останусь - [4]

И был такой жуткий шум. Симфония скрежета, хор треска, ария взрывов, и наконец, ужасные звуки тяжелого металла, разрывающего мягкие деревья. Потом всё смолкло, и лишь соната Бетховена номер три для виолончели продолжала играть.  Каким-то образом автомобильное радио по-прежнему соединялось с батареей, и соната Бетховена безмятежно разливалась в воздухе этого февральского утра.

Сначала я понимаю, что всё хорошо. Например, я могу слышать Бетховена. Затем тот факт, что я стою здесь - на обочине  дороги. Когда я смотрю вниз, джинсовая юбка, свитер и чёрные ботинки, которые я надела сегодня утром, выглядят точно так же, как когда я вышла из дома.

Я вскарабкиваюсь на насыпь, чтобы получше разглядеть машину. Но это сложно назвать машиной. Это просто  железный скелет, без сидений, без пассажиров. Что значит, что моих родных, должно быть, как и меня, выкинуло из машины. Я вытираю руки о юбку и иду по дороге, пытаясь разыскать их.

Сначала я вижу папу. Даже на расстоянии нескольких шагов я могу видеть, как оттопыривается трубка в кармане его пиджака :

– Пап, - зову я, но когда  подхожу к нему, асфальт становится скользким, и я вижу какие-то серые куски, похожие на цветную капусту. Я понимаю, что это такое, но почему-то никак не могу связать это со своим отцом. Что всплывает в моей голове, так это те репортажи в новостях о торнадо и пожарах, как они разрушают один дом и оставляют нетронутым другой. Части мозга моего папы лежат на асфальте. Но его трубка всё ещё в его нагрудном кармане.

Затем я нахожу маму. На ней почти нет крови, но  губы уже побелели, а белки глаз полностью красные, как у вампира из малобюджетного фильма ужасов. Она кажется абсолютно ненастоящей. И именно из-за того, что она выглядит как какой-то нелепый зомби, меня внезапно охватывает  паника.

Я должна найти Тедди! Где он? Я смотрю вокруг, внезапно обезумев, как когда я потеряла его на десять минут в продуктовом магазине. Я была уверена, что его похитили. Конечно, выяснилось, что он заблудился в поисках конфет. Когда я нашла его, то  не знала, - то ли мне обнять его, то ли накричать.

Я бегу назад к обочине, откуда  пришла, и вижу торчащую руку.

– Тедди! Я уже тут, - зову я, - Поднимайся. Я вытащу тебя. - Но когда я подбираюсь ближе, то замечаю мерцающий отблеск серебряного браслета с крошечными подвесками виолончели и гитары. Адам подарил мне его на семнадцатый день рожденья. Это мой браслет. Я надела его утром. Я смотрю на своё запястье. Он всё ещё на мне.

Я продвигаюсь ещё ближе и теперь точно знаю, что это не Тедди. Это я. Кровь из моей груди просочилась через рубашку, юбку и свитер, и стекает причудливыми струйками, словно краска,  на девственно-белый снег. Одна моя нога искривлена, кожа и мышцы отошли так, что я могу видеть белые полоски кости. Глаза закрыты, а тёмные волосы мокрые  и пропитаны кровью.

Я отворачиваюсь. Это не правильно. Этого не может быть. Мы -  семья, которая отправилась в поездку. Это не по-настоящему. Я, наверное, заснула в машине. Нет! Стоп. Пожалуйста, остановитесь. Пожалуйста, проснись! Я кричу в морозный воздух. Сейчас холодно. Моё дыхание должно клубиться. Но нет. Я осматриваю свою грудь, которая выглядит нормально, нет никакой крови. Тогда я щипаю себя как можно сильнее.

И ничего не чувствую.

У меня и раньше были кошмары: кошмары, в которых я падала, кошмары, в которых я играла соло на виолончели, не зная нот, кошмары, в которых Адам бросал меня. Но я всегда могла приказать себе открыть глаза,  оторвать голову от подушки, остановить ужас, творящийся под моими закрытыми веками. Я пытаюсь снова. Проснись! Кричу я. Проснись! Проснись, проснись, проснись! Но  не могу. Я не просыпаюсь.

Затем я что-то слышу. Это музыка. Я всё ещё могу слышать музыку. И я концентрируюсь на ней. Пальцами  перебираю ноты сонаты Бетховена, как я часто делаю, когда слышу музыку, над которой работаю. Адам называет это «воздушной виолончелью». Он всё время спрашивает меня, можем ли мы когда-нибудь сыграть в дуэте, он на воздушной гитаре, я на воздушной виолончели. – Когда мы закончим, мы можем разбить наши инструменты, - шутит он, - ты знаешь, что хочешь этого.

Я играю, просто сосредоточившись на этом, пока последние секунды жизни из машины не утекают, и музыка уходит вместе с ней.

Вскоре после этого раздается звук сирен.

9:23 утра

 Я умерла?

Мне и в  самом деле стоит спросить себя об этом…

Я умерла?

Поначалу это кажется очевидным. Я мертва. То, что я стою здесь и смотрю, является чем-то вроде промежуточного, перевалочного пункта прежде, чем появится яркий свет и вся жизнь пронесётся перед моими глазами.

А затем я перенесусь куда бы то ни было дальше.

Вот только врачи скорой помощи уже здесь, вместе с полицией и пожарниками. Кто-то накрыл простынёй моего отца.

И какой-то пожарный положил маму в пластиковый пакет. Я слышу, как он обсуждает её с другим пожарным, которому на вид едва-едва восемнадцать лет. Тот, что постарше, объясняет новичку, что, скорее всего, мама первая получила удар и, судя по отсутствию крови,  сразу же умерла.

 – Мгновенная остановка сердца, - говорит он. - Когда твоё сердце не может качать кровь, кровь в венах останавливается. Ты засыпаешь.