Если верить Хэрриоту… - [11]
Пока мы переодевались в тамбуре в халаты, пропахшие ароматами фермы, из-за неплотно прикрытых дверей доносились приглушенные, но все равно подозрительно знакомые звуки. Переступив порог комплекса, мы, кроме запаха, были буквально парализованы обрушившимся на нас шумом. Тот, кто не был ни разу на свиноферме в часы кормления, не может даже представить себе, как пронзительно могут визжать и верещать поросята. Верно сказал один писатель: «Поросячий визг — штука такая пронзительная, что, если суметь направить его в одну сторону, он легко просверлит железный лист». Мы, ошарашенные бедные студентки, стояли как потерянные, парализованные этой двойной атакой, и старались хоть немного сосредоточиться и сделать вид, что слышим, о чем с нами говорит бригадир. Он кричал, силясь перекрыть визг и верещание, и это ему удавалось с трудом. Мы понимали от силы одно слово из пяти, и поэтому во многом пришлось полагаться на интуицию и рассказы свинарок.
Дикий визг волной доносился до нас из дальнего конца коридора. В проходе между клетками-боксами катилась тележка с мешанкой-кормосмесью — распаренные отруби, зерно и мелко рубленная кормовая свекла с минеральными добавками. Встречая ее, поросята — сейчас как раз кормили отъемышей — скопом бросались к передней решетке и лезли друг на друга, стараясь дотянуться до еды. Самые отчаянные или смышленые вставали на задние лапы и просовывали носы, а то и вылезали до половины в щели между прутьями. Забавно было видеть, как десяток поросят, поднявшись на задние лапы, передними опирается на решетку — ни дать ни взять мальчишки у забора, заметившие что-то интересное. Те, до кого очередь еще не дошла, визжали монотонно: дескать, не забывайте, что мы тоже хотим есть и не останавливайтесь на полпути. Но стоило тележке придвинуться ближе, в боксе начиналась паника, как на тонущем «Титанике». Поросята прыгали друг через друга, толкались, кусались, верещали так, что перекрикивали всех остальных, вместе взятых. Зайти к ним в этот момент — означало подвергнуть свою жизнь опасности, лучше уж клетка с тиграми, чем с десятком отъемышей.
Но вот полужидкая мешанка полилась в оставленные снаружи пазы, попадая в кормушки, и визг и сдавленное хрюканье мгновенно, как по волшебству, сменились чавканьем и чмоканьем. Буяны превращались в обычных смирных поросят, утыкали пятачки в еду, и если и слышался чей-нибудь визг, это означало лишь, что два приятеля не поделили пространство. А тележка катилась дальше, и, по мере ее продвижения, постепенно стихали шум и гам и устанавливалась блаженная, долгожданная тишина.
Супоросые свиноматки и кормящие матери реагировали на кормежку по-иному. То ли комплекция мешала им быть подвижными, то ли чувство собственного достоинства, но они почти не визжали, а только басисто «хоркали». Кстати, хрюкать по-настоящему умеют только поросята — взрослые свиньи скорее всхрапывают или истошно, словно их режут, визжат. Когда очередь доходила до маток, они вставали и брели к кормушке, а их отпрыски вертелись тут же и тыкались крошечными пятачками в материнскую еду. Ели немногие — большинство бестолково топталось подле, любопытствуя.
А нас, уже немного пришедших в себя, вели вдоль ряда свиноматок, демонстрируя приплод и заодно объясняя наши обязанности. Их оказалось мало — помогать при кормлении и убирать в боксах. Насмотревшись на буйных отъемышей, кое-кто из нас почувствовал сомнение в своих силах, но, как оказалось впоследствии, дело это было вполне легким.
Каждый бокс — железная клетка, где боковые стенки сплошные, чтобы свиноматки меньше нервировали друг друга своим присутствием, — поделен на четыре отделения. В переднем, тамбуре, под решетчатым полом проходила лента навозоуборочного транспортера. Здесь и скапливалась основная грязь и сюда же полагалось сметать навоз и грязную подстилку уборщикам. Все это само проваливалось потом внутрь, а то, что застревало, могли продавить копытами сами свиньи, облегчая наш труд. Здесь же находились кормушка и поилки, а дальше железная калиточка вела в так называемое жилое помещение, где все было на удивление чисто — на удивление тех, кто привык видеть свиней по уши в навозе.
Под светом инфракрасной лампы на толстом слое опилок отдыхали свиньи и поросята. Те, кому надоело лежать, бродили по помещению площадью чуть больше двух квадратных метров. Иногда роли менялись — малыши кучкой лежали под лампой, а их мамаша устраивалась на площадке выгула, отдыхая от детей.
Наевшись, свиноматки отправлялись в спальное отделение, и там их тут же окружали поросята. Только мамаша ложилась, толпа ее миниатюрных копий, толкая друг друга, бросалась к соскам. Драк не было — каждый малыш знает свой сосок и хватает только его. Но стычки все же вспыхивали — иногда кто-нибудь в спешке оказывался не на своем месте и потом мчался напрямик, спотыкаясь о своих братьев и сестер, к нужному соску. Порой какой-нибудь жадный поросенок хватал соседский сосок заодно со своим — тогда уже следовала короткая потасовка с законным хозяином. Но такое выяснение отношений имело место лишь среди очень маленьких поросят, которые совсем недавно появились на свет и просто не успели определить, кому что положено. Более старшие разбирались быстро и без потасовок. Насосавшись, поросята помладше ложились отдохнуть, а старшие отправлялись бродить по выгулу.
