Если верить Хэрриоту… - [109]

Молодая дворняга старалась держаться в стороне даже от большинства собак и чуть не падала в обморок от ужаса, если ею начинал интересоваться Джульбарс. Единственным исключением была Белла — только с нею дикарка играла, как щенок с матерью, ласково трепала за уши, визжала и ласкалась. Белла отвечала ей такой же нежной взаимностью.

Эта их дружба и внешнее сходство послужили причиной того, то все считали собачонку дочерью Беллы. Но та же Лена, которая знала о собаках больше, чем о людях, объяснила:

— Она ее приемная дочь. У Беллы щенки были, но погибли. А тут эта. Белла ее приняла и заботится, совсем как настоящая мать… Поэтому дочку зовут Моникой.

В то время как раз шел телесериал «Моя вторая мама», где приемную дочь тоже звали Моникой.

Белла и Моника быстро стали любимицами всех детей, приходивших на станцию. Собаки встречали их в воротах, но если старшая тут же подходила здороваться и иногда даже, забывшись, начинала заигрывать с людьми, то младшая держалась настороже. Девочки спорили, кто первая приручит Монику, но та не позволяла никаких вольностей.

В середине лета Белла неожиданно забеспокоилась и даже исчезла на несколько дней. Моника сиротливо крутилась по станции, став сразу втрое осторожнее, и даже не приходила к Джульбарсу, как прежде, чтобы подъесть остатки его обеда.

— Куда Белла делась? — спросила я как-то у Лены, которая, как всегда, была в курсе всех собачьих дел.

— У нее течка. Я ее видела на площади в окружении кобелей.

— А что же наш Джулька? Он вроде под боком, чего ей куда-то бегать?

— И Джулька был с ними. Да ты не бойся! — Лена даже рассмеялась. — Он там самый сильный.

— Так ты думаешь, отцом будет он?

— Ну конечно!

Белла нашлась неожиданно. Днем Джулька чаще всего отсиживался в своем сарайчике с красноречивой надписью «Джульбарс», дабы к нему не приближались по незнанию и не дразнили собаку зря. Но мальчишкам интересно только то, что запрещено. Они порой часами подкрадывались к сараю, словно индейцы, окружающие лагерь бледнолицых, — для того, чтобы при первых же звуках громоподобного лая броситься врассыпную. Когда Джульбарс был в сарае, к нему опасались подходить, и лишь мы с Леной могли спокойно открывать двери, принося ему обед.

В тот день, открыв дверь, я заметила Джульбарса, мирно лежавшего на своей подстилке. Он не спеша поднял голову — видимо, я его разбудила — и встал, помахивая приветственно хвостом. А рядом с ним обнаружилась Белла. Она лежала тут же, свернувшись калачиком, но, заметив меня, тоже поднялась и, обогнав пса, первая сунула морду в ведро, не дожидаясь, пока я вылью его содержимое в миску.

— Беллочка, гулена, где ж ты пропадала? — От полноты чувств я наклонилась и слегка потрепала ее по ушам.

Обычно собаки терпеть не могут, когда кто-то отрывает их от еды. Но Белла всегда была исключением. Она не только не и зарычала, но и даже усиленно завиляла хвостом, словно здороваясь со мной на языке собачьих жестов.

Я по-прежнему наблюдала за Беллой. Характер ее не изменился — она была спокойна и доброжелательна, встречала и провожала всех около ворот, играла с Моникой и с остервенением гоняла со своей территории всех пришлых псов. Особенную ненависть вызывал у нее куцехвостый кобель, белый с рыжими пятнами и розовым вспухшим носом, который в сочетании с нагловато-мутным взглядом придавал ему сходство с пьяницей. Судя по его манерам, это был жених номер два нашего района — после Джульбарса.

Прошло полтора месяца, и стало ясно, что прогулки в компании стаи кобелей не прошли даром. Как-то незаметно Белла раздалась в боках. Она изменилась внешне и внутренне. Морда ее вытянулась, а глаза стали выразительнее. Шея и лапы похудели и напоминали шею и руки немолодой уже балерины, которую иссушил танец. Теперь у собаки яснее обозначились все позвонки на спине и даже ребра. Она ела за троих, жадно, давясь, глотая лучшие куски из джульбарсового обеда, но все равно худела день ото дня. Однако живот ее вырос до таких размеров, что мы единодушно решили, что щенков там не меньше двух десятков. От тяжести малышей у Беллы начал прогибаться позвоночник, и она ходила осторожно, по-кошачьи переступая.

Буквально за несколько дней она переменилась совершенно. Перестала бегать, лаять и вообще совершать рискованные походы за пределы станции. Она больше отлеживалась у Джульки в сарае или бродила вокруг, вопросительно и робко заглядывая в лица встречных грустными глазами мученицы.

Большинство работающих на станции были семейные, и они могли кое-как понять ее переживания, но относились к ним по-своему.

— А говорят, что материнство красит женщину, — говаривали они, указывая на Беллу. — Вот, девочки, — следовало затем уже наставление нам, — вы все спешите замуж да детишек нарожать. Посмотрите сперва, какими вы будете. Поучитесь у нее!

Белла словно понимала, что ее обсуждают, и удалялась, вяло помахивая хвостом и повесив голову.

Последние дни она и вовсе заскучала и даже не обращала внимания на Монику, когда та по старой привычке пыталась заигрывать с нею. Некоторое время она стоически терпела наскоки приемной дочери, но потом поднималась и брела прочь.