И я лежу. На старом своем диванчике. Портрет мамы смотрит на меня с этажерки.
Мой старый дом! Ты совсем не изменился. Зато я стала другая. Мне короток и узок стал диванчик. Раньше я не замечала, что ноги мои упираются в один валик, а голова — в другой. Неужто я все еще расту?
За дверями два звонка. Ко мне. Лаймон. Стучат по коридору каблучки Скайдрите. Она сладко воркует:
— Да, да, дома! Прошу вас! — Она «до омерзения вежлива» с Лаймоном.
Она завидует, что у меня такой красивый «кавалер».
— Привез! Детальку-то! — с порога объявил Лаймон.
— Ну? Ты просто молодец!
— Не я. Славка. Только что. И героически остался на весь вечер монтировать. Судьба отечества зависит от того, сделает он к утру растворонасос или нет.
Он садится ко мне на диван и выкладывает все то, что накипело у него против Славки. Я терпеливо слушаю. Возражать бесполезно. Стоит возразить, и разговор приобретет другой оборот: Славка потому «ест» Лаймона, что не может простить, как это Лаймон из-под самого носа «увел» меня у него.
Я молчу. Но и без моей помощи очень скоро Лаймон приходит к тому же выводу:
— Мстит за тебя. Ничтожный человечишка!
Я тихонько вздыхаю: эх, Лаймон, Лаймон, знал бы ты!
— Словом,— решительно заявил Лаймон,— все решено: ухожу. Хватит! Присмотрен местечко в проектном институте.— Следует длинное название, из которого я улавливаю куски: гор… гипро… строй…— Да, повода уйти не было. Теперь есть. Поставлю завтра ультиматум: или я, или Баранаускас. Конечно, ради меня, инженера, каменщиком Баранаускасом на пожертвуют.— Издевка в голосе.— А мне того и надо!
«Гордости у тебя нет, вот что. Скоро год, как ты у нас. И хоть бы раз стало стыдно, что даром получаешь деньги!» — Это я так думаю, но почему-то молчу.
Пока Лаймон в радужных красках обрисовывает свою будущую деятельность на ниве проектирования, я думаю о том, что мучает меня с тех пор, как кончилась кладка стен. Я снова ученица. А платят мне, как каменщику второго разряда. Все ребята, вся бригада доплачивает мне из своих заработков разницу между ученической и средней ставкой каменщика. Я попробовала было сказать Славке, что мне это неудобно, что это несправедливо. Он глянул на меня с насмешкой.
— Ничего, отработаешь. Не ты последняя у нас ученица,— вот что он мне ответил.
И осталось мне одно: как можно скорее научиться штукатурить. Вот и сейчас, до того, как задуматься, я читала книжку по штукатурному делу. Составы растворов в зависимости от условий работы.
Не успел Лаймон выговориться, пришел папа. Лаймон пересел на стул.
— Что? Заболела? — встревожился папа.
Лаймон ринулся объяснять, в чем дело. И вышло, что во всем виноват зверь-бригадир. И вывод:
— Да, да, вы правы, надо ей уходить. С больной ногой такая работа…— Лаймон развел руками.—А она, видите, еще и сейчас все это штудирует.— Поднял мою книжку, показал ее папе.
Ну, сейчас начнется! Будут «обрабатывать» меня вдвоем! Но папа развернул, полистал книжку и неожиданно вступился за меня.
— Что ж, это хорошо, что Рута не теряет времени даром. Раз уж она твердо решила стать строителем, надо быть хорошим, знающим строителем. Ты ела что-нибудь, дочка?
Киваю на начатый батон.
— Ну, что это за еда! Сейчас…— И он извлекает из портфеля кульки и пакеты, шутит: — Преимущество «дачного мужа» — продукты всегда при себе.
После ужина папа многозначительно посмотрел на часы:
— Ого! Пожалуй, есть смысл ночевать здесь!
Лаймон понял намек и ушел.
— Часто он у тебя бывает? — спросил папа.
— Н-нет… Да… Не очень… А что?
— Ничего.— Лицо папы непроницаемо, но я знаю, что все три варианта моего ответа ему не нравятся.
Папа посидел еще минут десять. Опять взглянул на часы:
— Может, все-таки, поехать, а?
Милый, нескладный папка-дипломат!
Хорошо было просыпаться в детстве в свой день рождения. На спинке стула возле дивана висит новое платье: мама всегда дарила мне в этот день новое платье. На стуле подарок от папы. Тебя весь день только и делают, что поздравляют. Не успеешь открыть глаза — уже поздравляют.
Я забыла, что детство кончилось. Лежу с закрытыми глазами и жду: сейчас кто-нибудь скажет: «Поздравляю, Рута, с днем рождения!»
Но поздравлять некому. Не три, а целых десять дней сижу я дома. Стоит немножко походить, и нога начинает болеть.
Надоело лежать.
Из бригады иногда прибегает Ганнупя. У них там «холодная война» с монтажниками, которые волынят с устройством водопровода и канализации.
Вчера Ганнуля рассказала, как монтажники едва не «объегорили» Славку. Подсунули ему такой график, из-за которого потом вся бригада могла простоять. Если бы не Петька, Славка и подписал бы этот график. Но неожиданно для всех и главным образом для бригадира монтажников вмешался Петька. Поднял крик, изругал бригадира монтажников, а заодно и Славку. Вызвал Ивана Алексеевича. Тот во всем разобрался и при всех поблагодарил Петьку.
— Знаешь,— смеялась Ганнуля, рассказывая,— мы думали, ну, опять начнет зазнаваться. А он ни слова не сказал, взял топор и полез на крышу.
Я слушаю рассказы Ганнули и страшно, невыносимо тоскую по бригаде. Никогда не думала, что можно так тосковать!
Вот ведь Лаймон — тот и не вспоминает о наших. Перешел в свой «гор… гипро… строй» и хоть бы раз о ком-нибудь из них слово сказал!
