Если ты найдешь это письмо… - [56]
– А теперь – за этот год и Нью-Йорк, – сказала Селия, нарушая молчание и поднимая белую картонную чашечку, точно произнося тост.
– За Нью-Йорк! – подхватила я, салютуя своей чашкой. – И за мозоли, и за двести семь любовных писем в почте!
– Правда? – она развернулась ко мне. – Так много?
– Так много, – подтвердила я. – Я бросила последние пару десятков в почтовый ящик как раз перед тем, как ты приехала. Собираюсь сделать перерыв на каникулы, но думаю потом продолжить. Я просто хотела сказать, что я справилась с ними всеми. Я хотела, чтобы нам было что отпраздновать. – Помолчала и добавила: – Не могу поверить, что довела это дело до точки.
– Как думаешь, чему это все тебя научило?
Этот вопрос застал меня врасплох, хоть я не знаю точно почему. Это как раз в духе Селии – спрашивать о таких вещах. Селия – этакое живое постоянное напоминание о том, что мы никогда не перестаем учиться, где бы ни оказались.
Ничто внутри меня ни разу не замерло, пытаясь понять, что вся эта писанина может значить для меня в эту пору моей жизни. Я была так сосредоточена на том, чтобы закончить с письмами, что не особенно и задумывалась, чему же это я учусь.
Однако мне было что сказать – и много. Я сама удивилась, обнаружив, что способна написать столько писем. Я и представления не имела, сколько горя существует в мире. Его оказалось так много, что возникал соблазн основать клуб или, по крайней мере, ознакомительный курс для новичков в области ощущения «разбит вдребезги». В мире, который дарит нам гениальные смартфоны и навигаторы, пора уже создать сообщество для тех, кому нужно просто услышать, после того как их сердце вычерпано до дна: «Привет, вот ты и здесь. Ты прибыл. Не стыдись. Ты начинаешь долгое путешествие обратно к цельности. Все станет лучше. Обещаю. Ты не один, малыш. Ты не один».
Но я ничего такого Селии не сказала. Мой ответ был проще.
– Наверное, я научилась справляться с одиночеством, – сказала я. – Просто поняла, что одиночество не худшая вещь в мире. Полагаю, ничего из этого не случилось бы, если бы я не была одинока. Я хочу быть за это благодарной.
Это правда. Понадобилось одиночество, чтобы заставить первые несколько любовных писем выйти из меня, чтобы осознать нечто намного большее, чем то, что я считала своим собственным одиночеством: мы никогда не бываем действительно одни. Пусть одиноки – да, но не одни.
Благодать колдуньи Ноны
Я поехала домой на Рождество через пару дней после отъезда Селии и осталась праздновать Новый год. В рождественское утро мама вручила каждому из нас подарки в оберточной бумаге. Пару минут кроме шуршания не было слышно никаких звуков. У моих братьев в руках оказалось по паре желтых трусов-боксеров. Маме тоже достались желтые трусы. Я раскрыла свой подарок – и тут же принялась запихивать его обратно в оберточную бумагу, стыдясь вынимать при всех.
– Я нашла эту идею в одном журнале, – объявила мама. – Это венесуэльская традиция. Люди надевают в Новый год желтое белье, чтобы оно принесло им удачу.
Она сияла оттого, что ей в голову пришла такая хорошая мысль, оттого, что все ее самые дорогие люди собрались вместе, в одной комнате, и у каждого в руках по паре желтых трусов.
Я посмотрела на свои, с рисуночком из белых горошинок по всему полю, и подумала: вот странная традиция! Вообще все это было странно. Но, полагаю, не страннее, чем убеждать себя, что, когда наступит полночь первого января, я как по волшебству стану совершенно другим человеком с прекрасными новогодними зароками.
Я обвела взглядом свою семью. Всех нас связывала какая-то венесуэльская традиция и желтые трусы в наших руках. И вдруг мне стала совершенно безразлична странность всего происходящего. Я выпустила из рук обертку и уронила ее на пол. Просто сказала «спасибо». А потом сказала «спасибо» еще раз – достаточно громко, чтобы мама меня услышала.
В начале 2011 года я не давала никаких зароков. Не пошла в бар в сверкающей мини-юбочке и балетках, как годом раньше. Вместо этого сидела, окруженная своими самыми близкими подругами из городка, в котором выросла. Мы ели сыр с тарелок, сидя на полу в гостиной. Смотрели, как падает мяч, и пили шампанское из фужеров. Я купила всем нам короны.
Я решила, что, вместо того чтобы давать зароки, которые все равно не сдержу, я просто выберу какое-то слово. Одно слово, которое понесу с собой в 2011 год. Этим словом не стали «комфорт», «успех» или «превосходство». Не стали «уверенность» или «жизнестойкость». Этим словом была интуиция. Интуиция. Способность обнаруживать нечто ценное и замечательное, не ставя себе целью найти его.
Не было ни суматохи, ни поцелуев в полночь, ни конфетти, запутавшихся в волосах. Новый год наступил тихо, словно, не будь на наших головах корон, мы бы его вообще не заметили. Я встречала его в желтых трусах.
Через неделю я вернулась в Нью-Йорк. Обратно за письменный стол в маленьком кабинетике общественного центра. Январь на Северо-Востоке безжалостен. Это бессердечный месяц. В сущности, январь – плод любви Сатаны и Салли Мей.
