Если спросишь, где я - [9]

— Он обзывал меня тупицей, слышишь, пап!

— Что? Обзывался тупицей? — услышал Гамильтон голос Бермана-старшего. — Да он сам тупица — ты только посмотри на него!

Гамильтон остановился и произнес:

— Вы всерьез нарываетесь. Может, возьмете себя в руки?

— Я же сказал: не суйтесь! — произнес Берман.

— Иди домой, Роджер. — Гамильтон облизнул губы. — Я сказал — домой!

Роджер и Кип ступили на дорожку. Гамильтон стоял в дверях и смотрел на Бермана, идущего через гостиную вместе с сыном.

— Мистер Гамильтон… — нервно начала женщина, но не успела договорить.

— Ну, что нужно? — рыкнул Берман. — Поберегись, прочь с дороги! — Берман двинул Гамильтона плечом, и тот, отступая, шагнул с крыльца в какой-то куст, хрустнувший под ногами. Он не мог поверить, что до этого дошло. Он выбрался из куста и сгреб стоявшего на крыльце мужчину в охапку. Оба тяжело упали на лужайку, перекатились, Гамильтон прижал Бермана к земле, коленями придавил его локти. Схватив Бермана за ворот, он равномерно начал впечатывать его затылком в землю, а женщина за спиной кричала:

— Боже, да разнимите же их! Кто нибудь! Позвоните в полицию!

Гамильтон остановился.

Берман взглянул на него и пробормотал:

— Слезь.

— Вы целы? — охнула женщина, едва они расцепились. — Боже… — Она посмотрела на мужчин, стоявших в метре от нее, повернувшись друг к другу спиной и тяжело дыша. Ее старшие сыновья топтались на крыльце и глазели; теперь, когда все было кончено, они все еще чего-то ждали, глядя на мужчин, пихая друг друга кулаками под ребра, в грудь, уходя от тычков соседа.

— Эй, живо в дом, — шуганула их женщина. — Не думала, что так все выйдет… — пробормотала она, держась рукою за сердце.

Гамильтон весь вспотел, легкие горели, когда он пытался вздохнуть поглубже. В горле стоял ком, какое-то время он не мог сглотнуть. Он двинулся по дорожке, с одной стороны шел сын, а с другой этот парень, Кип. Он слышал, как хлопнула дверца, завелся движок. Свет фар отъезжающей машины чирканул по глазам.

Роджер чуть слышно всхлипнул. Гамильтон положил ему руку на плечо.

— Я домой пойду, ладно? — пробормотал Кип, и по лицу его потекли слезы. — Отец будет меня искать…

— Извини, — Гамильтон поморщился. — Извини, что так вышло — лучше бы тебе этого не видеть, — сказал он сыну.

Они продолжали путь. Когда дошли до своего квартала, Гамильтон убрал руку с плеча сына.

— А если б он схватился за нож, пап? Или за биту?

— Нет, не стал бы он хвататься.

— А если бы схватился? — спросил сын.

— Никогда не скажешь, что человек сделает в ярости, — пожал плечами Гамильтон.

Они почти дошли до дверей. Сердце забилось, когда Гамильтон увидел свет в окнах.

— А можно пощупать твои бицепсы? — спросил сын.

— Потом, — сказал Гамильтон. — Сейчас иди ужинай — и быстро в постель. И скажи маме — все в порядке. Я посижу немного на крыльце.

Мальчик переминался с ноги на ногу и смотрел на отца, а потом ворвался в дом и закричал:

— Мам, мам!

Гамильтон сидел на крыльце, спиной опершись о стенку гаража и вытянув ноги. Пот на лбу высох. Он чувствовал, как под рубашку забирается холодок.

Однажды он видел, как отец — бледный, неспешно говоривший широкоплечий человек — полез в драку. Дело было в кафе. Противник, с которым дрался отец, батрачил на соседней ферме. Драка была серьезной, и отец, и этот парень здорово наваляли друг другу. Гамильтон любил отца и многое мог о нем вспомнить. Но сейчас в памяти всплыла именно та драка, будто это было самое главное.

Он все еще сидел на крыльце, когда из дома вышла жена.

— Боже мой, — сказала она и положила руки ему на голову. — Иди помойся, а потом поешь и все мне расскажешь. Ужин еще теплый. Роджер пошел спать.

Но он слышал голос сына — тот звал его.

— Он еще не спит, — кивнула жена.

— Я поднимусь к нему, на минутку. А потом выпьем по стаканчику.

Она покачала головой:

— Никак в голове не укладывается.

Он вошел в комнату к сыну и сел в ногах кровати.

— Уже поздно, а ты не спишь. Спокойной ночи, — сказал Гамильтон.

— Спокойной ночи, — отозвался мальчик и пристроил руки под голову, растопырив локти в стороны.

Он был в пижаме, от него пахнуло теплом и свежестью — Гамильтон глубоко вдохнул этот запах. Он похлопал сына ладонью, через простыню:

— Не принимай это близко к сердцу. Держись от них подальше и не давай мне повода еще раз услышать, что ты угробил чей-то велосипед. Договорились? — спросил Гамильтон.

Мальчик кивнул. Он выпростал руки из-под головы и принялся теребить простыню.

— Ну и хорошо, — кивнул Гамильтон. — Спокойной ночи.

Он наклонился поцеловать сына, но тот заговорил:

— Пап, а дедушка был такой же сильный, как ты? Ну, когда он был твоего возраста, а ты…

— А мне было девять? Ты про это? Да, наверно. Такой же сильный, — сказал Гамильтон.

— Иногда я совсем не помню, какой он был, — признался мальчик. — Не хочу его забывать. Ничего не хочу забывать, понимаешь? Пап?

Гамильтон не сразу нашелся с ответом, и сын продолжил:

— А когда ты был маленький, это было как у тебя со мной? Ты его больше любил, чем меня любишь? Или так же? — Сын выпалил все это на одном дыхании. Он заворочался под простыней и отвел глаза в сторону. Гамильтон все еще не мог найти ответ, и мальчик спросил: