Если Небо Упадет - [3]

— Было желание повторить содеянное?

Уже этот вопрос выбивает меня из колеи. Моргнув, я покачиваю головой и заторможено отвечаю:

— Нет.

— Когда это произошло?

— Что это?

— Когда ты вновь пыталась себя убить, Мира.

Усмехаюсь и отвожу взгляд.

— Вы пытаетесь подловить меня? Но я не настолько глупа, чтобы проколоться так просто.

— Я не знаю, что с тобой делать, — эмоционально отрезает Александр Викторович и откидывается на спинку стула. Встречаюсь с ним взглядом и краснею: мне стыдно, словно меня только что уличили в чем-то нелегальном.

Выдыхаю и твердо протягиваю:

— Со мной ничего и не нужно делать.

— Хватит! — обрывает меня доктор. — Хватит лгать, Мира. Мы уже столько раз с тобой обсуждали это. Твои родители погибли, но ты жива. Зачем…, зачем ты губишь себя? У нас был просвет. Помнишь? Почти два месяца все было отлично. — Я усмехаюсь и прикусываю кончик пальца: если бы он только знал истинную причину затишья. Я ведь не передумала умирать, я просто испугалась. — Но что я вижу сейчас? — продолжает Александр Викторович. — На лицо отравление. Что ты принимала?

— Ничего.

— Не лги.

— Ничего.

Стискиваю зубы и мысленно прокручиваю в голове вчерашний вечер. Я выпила четыре пакетика цефтазидима: антибиотика, а затем пошла в кафе. Осушила полбутылки дешевого шампанского, и вместо того, чтобы потерять сознание — потеряла надежду. Я простояла на коленях в туалете больше двадцати минут. А затем, когда вся дрянь вышла из меня, отправилась домой.

— Твое лицо желтого цвета.

— Это тональный крем.

— Губы потрескались.

— Обветрились на улице.

— Твои руки, — я слежу за его словами и крепко стискиваю пальцы, — они дрожат.

— Да, что вы от меня хотите? — шепчу я и пронзаю доктора обиженным взглядом. — Со мной все в порядке. Разве не видно? Я жива, я дышу. Все просто замечательно! На мне это идиотское платье, эти туфли, я накрасилась, и…

— Сделала прическу, — добавляет Александр Викторович.

— Да, сделала прическу, — обессиленно усмехаюсь, протираю руками лицо и вновь встречаюсь взглядом с врачом: он не выглядит грозным. Скорее он действительно взволнован. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я повторяю. — Все хорошо. Правда.

— Ты мне как дочь, Мира. Я пытаюсь тебя защитить, но у меня не выходит. Уже почти три месяца мы встречаемся с тобой каждую среду и каждую пятницу, а ты все так же продолжаешь выталкивать меня за борт своего корабля.

— Зачем вам тонуть вместе со мной?

— Но ты не тонешь. В твоем корабле нет пробоин. Разве что только те, которые ты сама прорубаешь. Я пытаюсь залатать их, но ты тут же делаешь новые.

— Не надо меня спасать, — я благодарно смотрю на Александра Викторовича и искренне улыбаюсь, — мне хочется уйти, понимаете?

— Надеюсь, уйти из кабинета?

— Вы знаете, о чем я. Поэтому, пожалуйста, не мешайте.

— Как ты можешь такое говорить? Как я теперь могу спокойно тебя отпустить? Пойми же, жизнь продолжается. Я тоже потерял отца, но я не согнулся, Мира.

— Значит, вы не любили его так же сильно, как я любила своего. — Резко отворачиваюсь и тут же чувствую укол в область сердца. Прикрываю глаза. Мне становится трудно дышать, но я продолжаю. — Такое ощущение, будто только вчера я видела его лицо. Он говорил со мной, шел рядом, смеялся. И, — обессиленно горблюсь, — и если бы я только знала то, что знаю сейчас. — Смахиваю со щеки слезы и вновь смотрю на доктора. — Мои родители были для меня всем, и я не понимала этого, пока не потеряла их. Они погибли, и я осталась абсолютно одна. Если бы…, если бы у меня была возможность обнять их напоследок, сказать им то, что теперь я каждый день прокручиваю в своей голове, поблагодарить их, извиниться. Если бы у меня только был шанс. Я ведь разговариваю с ними, доктор. Знаю, что они мне не ответят, но не могу себе запретить! И мне так жаль, что я всегда во всем их винила, всегда от них что-то требовала. Сейчас, только сейчас, я осознала, как много потеряла и как много ошибок совершила. Я одна, и мне незачем жить, понимаете? Я просто не хочу.

— Ты не одна.

— Одна.

— Но как же твои родственники?

— Какие? — я зло усмехаюсь. — Те, что на Украине? Те, что знают о смерти моих родителей, своих же брата, сестры, дочери или сына, и продолжают провозглашать новую власть легитимной? Они ослепли на этой войне.

— Уверен, ты ошибаешься, Мира. Ты разговаривала со своей крестной?

— Нет, — вытираю щеки и вновь гордо выпрямляюсь. — Если бы ее мнение, касаемо ситуации, изменилось, она бы сама давным-давно связалась со мной.

— Возможно, она попросту не знает о произошедшем.

— Все каналы передавали о гибели репортеров под Луганском. И поверьте, что уж мои родственники отлично делают на своей Украине, так это смотрят телевизор.

Александр Викторович громко выдыхает, облокачивается о стол и протягивает:

— Где твои друзья?

— Я не общаюсь с ними.

— Почему?

— Потому что.

— Как на счет парня?

— Его как не было, так и нет.

— Ладно, ты не можешь общаться с родственниками, но причем тут знакомые? Они ведь хотят быть рядом.

— Никто не понимает меня сейчас. — Облизываю губы и пожимаю плечами. — Скорбеть все могут, но единицы чувствуют мою боль.

— Ты ведешь себя высокомерно.