Если это любовь - [8]

Улыбнувшись собственным мыслям, Таня стащила халатик, по-хозяйски устроила его на подстилке и медленно пошла к воде. И надо ж было случиться, что в это самое время из воды выходил Павел.

Он оставил Лизу бултыхаться, решив сходить за матерью. Проплывший пять минут назад мимо отец лишь махнул им рукой. «Снова не сошлись в концепции пляжного отдыха», – усмехнулся Павел и, велев жене не заплывать за буйки, вышел на берег. Делать вид, что не заметил Таню, было неразумно.

– Привет, – сказал он, – мы стали часто встречаться.

– Ты считаешь, что раз в семь лет – это часто? – засмеялась Таня, толкнув ступней ракушку, но при этом пристально рассматривая Павла, после чего вынесла вердикт: – Ты смешной, когда мокрый.

– Два раза за одно утро, – уточнил Павел.

– Я специально за вами увязалась. Мне хотелось с тобой поговорить немного.

– Есть о чем?

– Ну, мне интересно, как у тебя дела. И ни за что не поверю, что тебе совсем не интересно, как у меня. Пройдемся?

Павел кивнул и медленно побрел вдоль берега. Она, черт возьми, была права. Ему было интересно. Но вовсе не то, что думала Таня. Ему не было интересно, как она живет сейчас. Ему не было интересно, как она жила все эти годы. Ему даже не было интересно, почему она его не дождалась. Ему было интересно, почему сама не сказала, что все закончено. Почему он долгие месяцы думал, что вернется к ней, в то время как она уже была замужем за другим. Почему он узнал обо всем от матери, которая потом долго подходила на цыпочках к двери и прислушивалась к абсолютной тишине в его комнате. Эта тишина и позволяла слышать скрип половицы под ее ногами, когда она подходила и когда уходила обратно, спустя некоторое время.

– Так как у тебя дела? – спросил он.

Таня решительно взяла его за руку и с нестираемой улыбкой на губах ответила:

– Лучше всех! Танцую. Хотя иногда бывает ужасно скучно.

– Что же тогда могу сказать я, окопавшийся в бумагах, – усмехнулся Горский.

– Есть разница… Из бумаг выглянул – люди вокруг, солнышко светит, в сельском клубе, или что там у вас, картину новую показывают. У меня сложнее. У меня всюду люди, рампы, улыбки. Надоедает это все, Паш. В вечном празднике и в вечной борьбе способность радоваться исчезает постепенно.

– Попробуй жить проще.

– Я, конечно, понимаю, что в твоем селе без изысков, – улыбнулась Таня. – Но неужели настолько, что ты изменил отношение к жизни? Ты всегда был требовательным к тому, что тебя окружает. Это теперь иначе?

– Нет. Но теперь я знаю, что жить можно по-разному. И я могу быть счастливым, даже если некоторые из моих требований, как ты это называешь, не вполне удовлетворены в провинциальной жизни.

– Здорово! – искренне сказала она. – Ты не представляешь себе, как я рада, что ты счастлив, Паш. Если честно, то я… – она мотнула головой. – Я знаю, что виновата перед тобой. Молодая была, не очень умная. Сейчас, вроде, поумнела. Если мы могли бы стать друзьями, мне больше нечего было бы желать.

– Друзьями? – Павел остановился, повернулся к Татьяне и посмотрел прямо в глаза. – Это как? В нашем с тобой случае – как?

– Ух, ершистый какой! – выдохнула Таня и решительно провела рукой по его мокрым волосам. – Да обыкновенно! Вечером у меня на даче ребята будут из нашего класса. Почти встреча выпускников. Когда я узнала, что ты приезжаешь, кого нашла, всем сообщила. Считай, в твою честь. Приходите с Лизой. Будем дружить.

– Спасибо за приглашение, – он отстранился от ее руки. – Мы придем.

– Ура! – торжественно объявила Таня. – У меня записи Высоцкого есть. И кое-что из проклятого капиталистического забугорья. Послушаем.

Павел кивнул и оглянулся туда, где оставил Лизу. Ее там не оказалось, он поискал глазами. Бросил Татьяне: «Пока!» И побежал по берегу, выглядывая среди множества голов единственную светлую, с короткой стрижкой. Отец только вышел из моря и устраивался на покрывале.

– Вы Лизу не видели? – спросил он родителей, подходя к ним.

Николай Васильевич покосился на Танин халат на подстилке, прокряхтел:

– Не успел приехать, уже жену потерял! Вон она, гребет, – и кивнул в сторону моря.

Там, по направлению к буйку, и правда, часто-часто шлепала руками о волны какая-то фигурка. То ли девушка, то ли подросток – издалека не разберешь. Потом головка стала исчезать в воде и снова выныривать. Энергично и подозрительно быстро, будто за ней кто-то гнался.

Горский присмотрелся. Это точно была Лизка. Ведь просил же!

Он ринулся к морю, нырнул и стал рассекать уверенными движениями воду. Волны были небольшие, и плыть было легко. Он подплыл к буйку, за который держалась Лиза, пытаясь отдышаться, и сам ухватился за буй.

– Решила сдать нормы ГТО? – улыбнулся Павел.

– Нє, – выплевывая изо рта соленую воду, объявила Лизка. – Інтєресно стало, шо тут за глибина. Чи глибше, чим Буг. Ти ниряв?

– Не нырял, и ты не будешь. Плывем обратно, ты и так уже в воде давно. Будем на берегу греться.

– Я не змерзла! Паш, а помніш, як я з парашутом тобі на голову чуть не звалилась?

– Такое забудешь, – рассмеялся он. – Падающая звезда. Плывем, говорю!

Лизка кивнула… и нырнула под воду. Только ступни перед его носом мелькнули. Павел тут же нырнул за ней и, открыв глаза, увидел, что Лизка гребет по направлению ко дну. Догнал ее и вытолкнул на поверхность.