Если душа родилась крылатой - [44]

Шрифт
Интервал

Comment je l’ai apprise: raconter?
Ni deґluge, ni tremblement terrestre.
Entre un homme, — quelconque («Quelqu’un» c’est —
Toi). — Un eґveґnement des plus facheux.
— Dans le Contemporain et les Deґpeches.
— Pour nous: un article? — Ou`? — A la montagne.
(Les sapins; fenetre. Drap.) — Lisez pas
La presse? Eh bien: l’article? — Non. — Pourtant…
— De grace, non! Haut: trop difficile. En
Moi: pas marchand de Christs. — Dans un sana.
(Paradis de louage). — Jour? — Hier,
Mardi, — j’sais plus. — Viendrez a` l’Alcazar?
— Non: famille. En moi: tout, mais pas Judas.
Bon An a` venir! (Tu naissais demain!) —
Raconter ce que j’ai fait quand on vint
M’apprendre…? Chut… Mot lacheґ. L’habitude!
La vie, la mort — depuis longtemps j’en use
Entre guillemets, comme de nuds vides.
Je n’ai rien fait, mais il s’est fait tre`s vite
Quelque chose, — sans ombre, sans eґcho,
Mais — faisant!
Dis: ton voyage la`-haut?
Comment rompit et ne s’est pas rompu
— Comment — le cur? Et comment, sur les purs —
Sang d’Orel, deґpassant, dit-it, les aigles,
Se coupait le souffle: comme l’eґclair?
Ou plus doux? A qui volait sur de vrais
Aigles russes: ni hauteurs, ni valleґes.
De sang — notre lien a` ce monde-la`:
En Russie tu fus: ce monde-ci a
Muri celui-la`. Un bond ajusteґ!
La vie, la mort sont par moi prononceґes
En ricanant — c’est qu’on touche a` la sienne!
La vie, la mort — je les prononce a` peine,
Avec un asteґrisque (nuit enviable:
Au lieu de l’heґmisphe`re ceґreґbral —
Les eґtoiles!)
Faudrait pas oublier,
Mon ami, ceci: que si l’alphabet
Russe a pris le relais de l’allemand
Ce n’est pas pour la raison qu’a` preґsent
Tout conviendrait, que le mort (mendiant) tout
Mangerait sans broncher!, — mais que ce monde-
La`, le notre, — a` treize ans je l’ai compris
Au cimetie`re Novodieґvitchi:
Non, n’est pas non-parlant, mais tout-parlant.
Et je le demande non sans tristesse:
Que ne demandes-tu comme on dit «Nest»
En russe? Une seule rime «zviozdy»
(Etoiles) couvrant tous les (nids) «gniozda».
Je m’eґcarte? Mais rien de tel, je crois,
Ne se trouverait — s’eґcarter de toi.
Tout, n’importe quel propos, Du Lieber,
Me`ne a` toi le mot, si meme on oublie
Le motif (plus que le russe m’est cher
L’allemand, entre toutes je preґfe`re
Celle des anges. Soit!) — de meme la`
Ou` tu n’es pas — point de lieu, si — un: la
Tombe. Rien ne fut ainsi, — tout le fut,
— Est-il possible que de moi nul…plus…? —
Ca va, Rainer, alentour c’est comment?
Instamment et obligatoirement —
La premie`re vision de l’univers
(:Du poe`te parmi lui), — la dernie`re
De la plane`te, a` toi seul donneґe, — toute!
Non du poe`te avec la poussie`re, ou
De l’esprit avec le corps (isoler —
C’est deґsoler, insulter les moitieґs) —
Mais de toi avec toi, de toi a` toi,
— Tenir de Zeus: est-ce de bon aloi? —
De Castor — toi a` toi — avec Pollux,
Du marbre — toi a` toi — avec la mousse,
Ni seґparation, ni rencontre, mais —
Confrontation: et rencontre premie`re
Et seґparation.
Ta propre main (traces
D’encre) — comme ton regard s’y attache
Du haut de tant de milles (des milliers?)
— Hauteur infinite puisqu’incommenceґe
Au-dessus de ce cristal qui recouvre
Meґditerraneґe et autres soucoupes.
Rien ne fut ainsi, — tout prendra quel tour?
Et avec moi tout au bout du faubourg.
Rien ne fut ainsi, tout deґja` s’enchane
— Qu’est-ce — a` qui s’est biffeґ une semaine
Trop tot! — Ou` regarder (qu’on s’interroge),
Accoudeґ sur le rebord de la loge,
D’ici-bas — sinon vers ce monde-la`,
De la` — vers le si-souffrant ici-bas.
J’habite a` Bellevue. Ville de feuilles
Et de nids. Avec le guide — un coup d’il:
Bellevue. Prison avec vue select
Sur Paris — palais de chime`res celtes —
Sur Paris — et un peu plus loin que lui…
Accoudeґ sur le rebord cramoisi
Combien a` toi ca doit sembler
Ridicule du haut deґmesureґ
Qui est tien, et combien donc doivent l’etre
Pour moi nos Bellevue et Belveґde`re!
Bon. Passons! Vu l’occurrence. L’urgence.
Le Nouvel An au seuil. A quoi — et quels gens —
Avec qui trinquer? Avec quoi? Au lieu
D’eґcume — du cotton. Moi au milieu
Des douze coups: pourquoi? Que dois-je faire
Portant cette rime: Rainer — en terre,
En plein bruit de Nouvel An? Et si toi,
Si pareil il s’est eґteint — c’est que la
Vie n’est pas la vie, la mort — pas la mort.
C’est que tout se brouille: tout au bout, lors
De notre rencontre — je comprendrai.
Il n’y a ni la vie, ni la mort — mais
Un troisie`me eґtat, nouveau. C’est a` lui —
(Vingt-six s’eґloignant, la paille du lit
De l’an vingt-sept placeґe, — feґliciteґ
Par toi de finir et de commencer!)
— Que je trinquerai avec toi a` table,
(Pour le regard cette table incernable)
Mon verre d’un choc muet choquerai
Contre ton verre. Pas comme au troquet,
Pas comme eux: moi contre toi fusionnant
Dans le don de cette rime disant:
Troisie`me.
Au bout de la table j’observe
Ta croix. Que de lieux en banlieue, — de verstes!
Et le buisson, a` qui fait-il donc signe
Sinon a` nous? De lieux — non d’autrui: si
Notres! Tout le feuillage! Tout le bois!
Tes lieux avec moi (les tiens avec toi).
(Qu’un meeting puisse etre un lieu pour nous deux —
Le dire?) Autant qu’ils sont: tous notres! Eux,
Les mois: notres! Les semaines: tout comme!

Еще от автора Марина Ивановна Цветаева
Сказка матери

`Вся моя проза – автобиографическая`, – писала Цветаева. И еще: `Поэт в прозе – царь, наконец снявший пурпур, соблаговоливший (или вынужденный) предстать среди нас – человеком`. Написанное М.Цветаевой в прозе отмечено печатью лирического переживания большого поэта.


Сказки матери

Знаменитый детский психолог Ю. Б. Гиппенрейтер на своих семинарах часто рекомендует книги по психологии воспитания. Общее у этих книг то, что их авторы – яркие и талантливые люди, наши современники и признанные классики ХХ века. Серия «Библиотека Ю. Гиппенрейтер» – и есть те книги из бесценного списка Юлии Борисовны, важные и актуальные для каждого родителя.Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) – русский поэт, прозаик, переводчик, одна из самых самобытных поэтов Серебряного века.С необыкновенной художественной силой Марина Цветаева описывает свои детские годы.


Дневниковая проза

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Повесть о Сонечке

Повесть посвящена памяти актрисы и чтицы Софьи Евгеньевны Голлидэй (1894—1934), с которой Цветаева была дружна с конца 1918 по весну 1919 года. Тогда же она посвятила ей цикл стихотворений, написала для неё роли в пьесах «Фортуна», «Приключение», «каменный Ангел», «Феникс». .


Мой Пушкин

«… В красной комнате был тайный шкаф.Но до тайного шкафа было другое, была картина в спальне матери – «Дуэль».Снег, черные прутья деревец, двое черных людей проводят третьего, под мышки, к саням – а еще один, другой, спиной отходит. Уводимый – Пушкин, отходящий – Дантес. Дантес вызвал Пушкина на дуэль, то есть заманил его на снег и там, между черных безлистных деревец, убил.Первое, что я узнала о Пушкине, это – что его убили. Потом я узнала, что Пушкин – поэт, а Дантес – француз. Дантес возненавидел Пушкина, потому что сам не мог писать стихи, и вызвал его на дуэль, то есть заманил на снег и там убил его из пистолета ...».


Проза

«Вся моя проза – автобиографическая», – писала Цветаева. И еще: «Поэт в прозе – царь, наконец снявший пурпур, соблаговоливший (или вынужденный) предстать среди нас – человеком». Написанное М.Цветаевой в прозе – от собственной хроники роковых дней России до прозрачного эссе «Мой Пушкин» – отмечено печатью лирического переживания большого поэта.