Если честно - [90]

Эта история никак не давала мне покоя. У меня сразу же возникли десятки вопросов. Неужели Чехов вдохновлял людей на то, чтобы они становились более живыми и интересными, просто давая им быть самими собой, как всегда делал это я? Был ли Чехов по-настоящему искренен? Или же он просто помогал людям почувствовать себя значимыми вне зависимости от того, кем они были на деле? Возможно, Чехов просто отражал их собственные фантазии на тему того, кем они хотели бы стать? Ну ведь не мог же Чехов, в самом деле, любить всех на свете! И, даже если он помогал несимпатичным ему людям полюбить себя самих, разве уже одно это не делало его замечательным человеком?

Был Чехов до конца честен или нет, но я точно решил тогда, что хочу быть на него похожим.

Неизмеримая глубина разговоров ни о чем

Мой список запретных тем требовал поиска новых жанров разговора. Я был вполне готов отяготить себя такой задачей, если бы это позволило мне меньше смущать окружающих. Я постепенно привыкал к некогда дикой для меня идее, что раз уж кому-то суждено быть в проигрыше, то лучше пусть это буду я. В итоге я начал учиться «говорить ни о чем».

Годами ранее, сидя как-то в приемной и ожидая очереди к стоматологу, я читал какой-то журнал, в котором было интервью с одной актрисой. В нем она утверждала, что ей нравятся «дурацкие» разговоры при первом знакомстве. В качестве примера тем для таких разговоров она приводила обсуждение любимого цвета. Мне это казалось диким, но я честно пытался относиться к подобному без предрассудков. Многие люди что-то находили в вещах, казавшихся мне абсолютно бессмысленными. Мне стало любопытно, что будет, если я, сидя как-нибудь вечером в своем любимом баре, познакомлюсь с кем-нибудь и начну обсуждать с этим человеком цветовые предпочтения.

Придя после этого в бар, я тут же натолкнулся на одного знакомого, который немедленно представил меня одной девушке-музыканту. Надо сказать, что для предстоявшего социального эксперимента кандидатуры хуже было просто не сыскать. Я сразу же узнал ее по фотографиям с ряда показов мод и выставок в художественных галереях; она носила характерный черный берет и пользовалась темно-алой губной помадой. Представивший нас друг ушел к барной стойке за выпивкой, а девушке явно не хотелось оставаться со мной наедине. Я был абсолютно уверен в том, что на мой вопрос о ее любимом цвете она рассмеется или просто сбежит от меня, но я все-таки решил хотя бы попытаться. Начинать разговор, не имея никакого желания и намерения показаться собеседнику интересным человеком, оказалось удивительно приятно и комфортно.

В ответ на ее шаблонный вопрос о моих занятиях я абсолютно честно ответил:

– В последнее время я в основном пытаюсь подобрать подходящий цвет для стен в спальне моей новой квартиры.

– О, правда? – спросила она.

– Вот у вас есть любимый цвет? – поинтересовался я.

К моему удивлению, она охотно начала перечислять свои любимые цвета и рассказывать о том, как со временем менялись ее предпочтения. В ее голосе и поведении не осталось ни следа снисходительности или скуки.

– Не факт, что стоит красить стены в свой любимый цвет, – заметила она, пока я тихонько про себя давился от смеха от того, как бойко и уверенно шел этот намеренно идиотический разговор. – Какие цвета рассматриваете?

На этот вопрос у меня уже заранее был сочинен подходящий ответ.

– Вообще мой любимый цвет – баклажановый, – ответил я. – Я уже все магазины с краской для стен обошел, и нигде не нашел нужного оттенка фиолетового. В какой-то момент мне все же насилу удалось найти одну частную фирму, у которых был идеально подходящий цвет – я прихожу к ним, беру баночку с пробником, смотрю на этикетку, а там написано «Холостяцкий джаз».

– О, какой ужас, – рассмеялась она.

– Я прямо представил себе серьезное собрание в конференц-зале по поводу названия нового оттенка, и кто-то в дорогом костюме говорит такой, – тут я изобразил курящего дорогую сигару бизнесмена, – «Я точно знаю покупателя этого оттенка. Представителю нашей таргет-группы, вероятнее всего, около тридцати, он только что расстался с девушкой и переехал в новую квартиру. Скорее всего он подрабатывает, играя джаз в ресторанах. В общем, типичный абсолютно случай – таких в нашей стране каждый третий. „Холостяцкий джаз“! Как вам? Уверен, это будет просто бомба».

Девушка смеялась и весело ухмылялась без тени смущения или неприязни. Мне даже захотелось честно ей признаться, почему и зачем я заговорил с ней о цветах, но я удержался, зная, что это все испортит. В результате я едва не разрыдался, но все же смог сдержать и этот порыв тоже.

В тот вечер я попробовал тему цветов и оттенков еще на нескольких «подопытных». Если кто-то из них и слушал меня из вежливости, пытаясь на деле побыстрее от меня отделаться, я этого не заметил. Как ни трудно мне было в это поверить, им всем такие разговоры действительно нравились.

Я всегда полагал целью любого разговора самовыражение либо получение сведений от собеседника, то есть обмен информацией. Очевидно, я всю жизнь упускал целый отдельный жанр разговоров. Я вспоминал школу и одноклассников, которым никакие разговоры не требовались для игр, думал о словах Макса из семейного лагеря, который говорил, что человек может быть любим без необходимости заслуживать это какими-либо словами. Многие из моих друзей предпочитали вместе играть в видеоигры в полной тишине, и даже некоторые влюбленные редко разговаривали друг с другом. Раньше я думал, что всем этим людям просто нечего было сказать или, что еще хуже, они боялись говорить. Теперь я понял, что они просто общались друг с другом совершенно иначе, не прибегая к словам.