Если бы наши тела могли говорить - [42]

«Они говорили, что у них все в порядке, – рассказывает Дингес. – Но их эффективность по сравнению с обычными показателями сильно снизилась».

Впоследствии эти выводы неоднократно подтверждались, но во многих профессиях депривацию сна продолжают приветствовать и поощрять. В одном исследовании, опубликованном в журнале Sleep (мое любимое название журнала), исследователи из Пенсильванского университета ограничили сон испытуемых шестью часами за ночь и наблюдали, как результаты их когнитивных тестов резко падают{72}. Важнейшим открытием стало то, что на протяжении всего эксперимента испытуемые считали, их тело и мозг функционируют нормально.

«Мы не всегда правильно оцениваем свои возможности, – говорит Дингес, – потому что интерпретируем их на основании мотивации, предварительных знаний, социальных норм и т. д.».

Действующие привычки, касающиеся сна, как и все остальное, сводятся к самосознанию. Когда я работал в ординатуре, некоторые смены длились по 36 часов, перерыва на сон не полагалось вообще, а отлучиться можно было минут на пять, не больше. Вот пишу эти строки, и мне кажется, будто я хвастаюсь или претендую на какую-то особую стойкость характера. На самом деле я больше не могу вспомнить ни одного примера, когда такое явное причинение вреда здоровью заслуживает в обществе столько похвал (кроме, может быть, пьянства). Официально смены длятся 30 часов – это предел, установленный Американской медицинской ассоциацией. Но мы всегда работали больше, потому что в больнице люди требуют внимания постоянно. Ты не можешь просто сказать: «Моя смена закончилась. Я заступил вчера утром, а сейчас уже ночь, так что всем пока, удачи». Нет, ты остаешься и продолжаешь помогать. Это доказывает вашу самоотверженность и приверженность трудовой этике.

В отделение неотложной помощи постоянно поступали новые пациенты, всегда нужно было кого-нибудь принять, или кто-нибудь просил «снотворное», потому что свет и шум больницы не давали ему спать, или я требовался кому-нибудь на восьмом этаже, где лежали неизлечимые больные, чтобы заполнить свидетельство о смерти. Лишение сна проявлялось в виде приступов гнева и отчаяния, смешанных с эйфорией и некоторыми ощущениями, которых мне не приходилось испытывать ни до, ни после. Я помню, как однажды сидел и беседовал с семьей пациента, только что поступившего в отделение интенсивной терапии в критическом состоянии, и мы обсуждали указания для медперсонала: что пациент хотел бы сделать в случае остановки сердца, а это могло произойти в любую минуту. Желает ли он, чтобы врачи провели непрямой массаж сердца, дефибрилляцию и искусственную вентиляцию легких или нет? И прямо посреди этого разговора мне пришлось отвести взгляд, уставившись в карту пациента, потому что я смеялся. Ничего смешного в той ситуации, разумеется, не было. Но я испытывал физическую реакцию, никак не связанную с тем, о чем я думал. Существует вид эпилептического припадка, называемый геластическим приступом, при котором человек будто бы смеется, но я не думаю, что у меня был именно он. Мне кажется, это был старый добрый горячечный бред. Мне было ужасно стыдно, хотя в итоге никто ничего не заметил.

Мой опыт согласуется с выводами, сделанными исследователями из Лаборатории сна и хронобиологии Пенсильванского университета: независимо от того, что происходило с моим телом, мне ни разу не пришло в голову, что продолжать работать просто опасно. Я понимал, что я односложно отвечаю на вопросы, чересчур раздражителен, что от меня плохо пахнет, но я не думал, что какие-либо из моих действий небезопасны. Дингес сравнивает лишенных сна людей с нетрезвыми водителями: ведь те тоже садятся за руль, не рассчитывая кого-нибудь убить. Но точно так же, как и в состоянии опьянения, при длительном отсутствии сна мы теряем чувство реальности. У людей с истощенными энергетическими резервами эти последствия проявляются наиболее быстро.

Неужели так вредно изредка смотреть на солнце?

Если пялиться на солнце, сетчатка глаза довольно быстро сгорит, чего мы даже не почувствуем: несмотря на то что в сетчатке находится одно из самых больших скоплений нервных клеток в организме, они не относятся к типу, воспринимающему боль. Большинство людей знает, что смотреть на солнце нельзя. Что менее известно, так это то, сколько людей были ослеплены излучением от солнца, хоть они никогда на него и не смотрели. Сожжение сетчатки – это не единственный способ, которым солнце может повредить наши глаза.

Согласно опросу, проведенному Vision Council, родившиеся в 2000-х реже всего при ответе на вопрос о ношении темных очков выбирают вариант «всегда или часто». (Честно говоря, никакая статистика относительно миллениалов меня не может удивить. Ведь я один из них, а мы лишены эмоций и потеряли способность удивляться.) Далее в отчете по результатам анкетирования Vision Council предостерегает поколение 2000-х, а заодно и всех, кто не защищает глаза от солнца, о последствиях, связанных с отказом от ношения темных очков. Vision Council является зарегистрированной некоммерческой организацией и создает, например, удобные для потребителя карты городов США, где ультрафиолетовое излучение наиболее интенсивное (на первом месте Сан-Хуан, на втором Гонолулу, на третьем Майами – никаких сюрпризов. Но не забывайте, даже в Сиэтле есть вероятность получить ожог. Может быть, это должно стать девизом города?).