Если б заговорил сфинкс... - [36]

Розовой пеной пропитывался воздух над телом Сепа, порой даже темно-алые струйки крови стекали на золотистый нежный песок, и палач с удвоенным усердием мастерски срезал с опухающего на глазах тела небольшие кусочки кожи, которые срывали с гудящей розги и разлетались далеко вокруг.

Это была настоящая работа, и палач Сенна всенародно демонстрировал свое искусство. С профессиональным остервенением. Дж-ж-жик-к!.. — и тонкий срез живой ткани с еще наполненными кровеносными сосудами и воспаленными нервами взвивался к сухому жаркому небу. Дж-жик! — и новый вопль Сепа услаждает слух богов.

Пусть камнерезы и скульпторы, все роме знают, что и среди палачей есть мастера, великие старанием и умением, достойные славы!

Толпа не выдержала. Безумие охватило ее. Люди бессмысленно что-то кричат друг другу, прыгают, лица у многих исказились, глаза широко открыты. Они царапают себя, чтобы и собственная кровь присоединалась к ручейкам, стекавшим с Сепа, — боги Кемта станут еще милостивее.

Тысячи глоток, ревущих, стонущих, вопящих, как бы слились в одну — и мощный гром дикого экстаза подняли вихри песка и пыли, окутавшие горячие камни Города мертвых.

Глаза жреца загорелись религиозным вдохновением... Вот он схватил пучок розог и, чуть ли не оттесняя палача, добивает Сепа. Геркулес Хену уже не помнит себя от ярости, он бьет все время по правому плечу Сепа. Оно превращается сперва в шар из мяса и крови, потом вся эта масса теряет форму и остатки сопротивляемости, розги входят в нее все легче и глубже.

Мертвое тело Сепа тупо уткнулось в песок, а занесенные над ним розги остановились в воздухе — экзекуция окончена. Главный жрец так и сказал: «Накажем его между землей и небом».

Толпа смолкает. Сотни людей на камнях, обессиленные, с трудом ловят воздух, но глаза их смотрят в одну красную точку — теперь беды минуют их!

Слуги палача завертывают в глубокое полотно то, что осталось от Сепа, и уносят на Запад, где умирает сам Рэ, — за пределы Города мертвых, на съедение диким зверям и птицам.

Тхутинахт объявляет два часа отдыха — он понимает, что сразу приступать к работе нельзя. В душе он встревожен тем, что здесь нет Мериптаха, его брата Анхи, нет высоких начальников. Но здесь Главный жрец бога Птаха, Тхутинахт не может его ослушаться...

...Когда жене Сепа сообщили о новых преступлениях ее мужа и казни, Исет рассмеялась. Угостила обедом тех, кто принес ей страшную весть. Проводила, как провожают желанных дорогих гостей. Потом оделась в лучшее свое платье из тонкой, почти прозрачной белой ткани и, безумная, вышла из дома.

По улицам Белых Стен она шла, лучезарно улыбаясь встречным. Миновав западную окраину столицы, Исет босиком прошла по раскаленному песку, не чувствуя ожогов, и принялась бродить по пустынным улицам Города мертвых.

Она останавливалась у каждой гробницы, осторожно стучала в нее костяшками пальцев, негромко спрашивала: «Сеп, это ты, мой любимый муж, властелин моего сердца, отец моих детей?..»

И, прильнув ухом к суровым камням, тщетно прислушивалась, обходя каждую гробницу со всех сторон. Ответа не было, и терпеливая Исет являлась сюда на следующий день.

...Пройдет очень много лет, окончатся события, послужившие основой нашего повествования, уйдут на Запад многие участники его, а бедная Исет, поседевшая и высохшая от старости, все так же будет бродить по улицам растущего день за днем Города мертвых, с надеждой стучаться в стены гробниц, тихо спрашивать: «Это ты, мой Сеп?..» — и с надеждой прислушиваться, прислоняясь чутким ухом к безмолвным камням...

6

— Входи, Сенетанх, входи, Сенеб! — голос у Хеси дрожит от нетерпения.

Вельможа надолго задержал взгляд на ее обнаженных плечах, еще дольше — на крепкой, словно кокосовые орехи, груди. А когда увидел ее ослепительные ноги, звуки застряли в его горле и руки сами потянулись к хрупкой талии.

Сенетанх увернулась от объятий и усмехнулась.

— Я подарю тебе, — страстно шепчет Хеси, — пять золотых ожерелий.

— Нет, — мотнула головой красавица, позволив однако, вельможе слегка коснуться себя.

— Десять!

— Нет, Хеси... — ее удлиненные черной краской глаза закрылись.

— Пятнадцать!!

Сенетанх не успела набавить цену: за дверью послышался шум и кто-то постучал. Хеси мгновенно втолкнул Сенетанх в спальню и задернул плотную штору.

И вовремя: в первую комнату, иногда заменявшую Хеси мастерскую, вошел... Хену.

— Сенеб, Хеси!

— Сенеб... Видеть тебя — радость...

— Чем взволнован ты, спрашиваю я?

— Да вот, смотри, работаю я... Поднимал на стол эту скульптуру... Тяжелый камень...

— Желание твое исполнил я, Хеси: Сепа больше нет!

— Почил Сеп на своем великом месте, — с явным удовольствием ответил Хеси, думавший лишь о том, как бы спровадить мужа той, что спряталась рядом за занавеской. — Ты друг мне, Хену. Друг! Я приду к тебе завтра.

— Хорошо.

— А сейчас жертву богам хочу принести я: благодарность воздать молитвой им...

— Иду я, иду, Хеси. Пусть приятной будет твоя беседа с богами!

Хену ушел, тяжело и громко ступая деревянными подошвами своих сандалий. Вельможа устремился к Сенетанх. На этот раз его цепкие руки успели обнять ее. Сенетанх не сопротивлялась. Ее лицо стало бледнее, чем до визита Хену. Может быть, она слышала их короткий разговор? Или ее напугал приход мужа?