Если б мы не любили так нежно - [4]

— Черные Дугласы, — звучал мамин голос под шум пламени в камине и трубе, — враждовали и с Лермонтами. Они были сильнее и истребили почти весь этот славный род в Пограничье. Однажды к нам, в мрачный замок Дугласов, пришел менестрель, заросший до самых глаз бородой. Странствующий музыкант пел баллады о Лермонтах и неотрывно смотрел на меня. Он был молод и, быть может, красив, если бы не дремучая борода, скрывавшая его лицо. Он пел, играя на арфе, не менее искусно, чем юный Давид, о кровавых битвах пятисотлетней давности, о том, как лорд Макбет и его жена убили Дункана, короля Шотландии, и о том, как сын Дункана, славный Мальком, восстал против убийцы его отца и с помощью Лермонтов и других отважных рыцарей разбил в большой битве Макбета. Говорят, это было сделано не без помощи колдовства, а Лермонты всегда считались в народе колдунами, свояками фей и эльфов, гномов и ведьмаков. Главным пророком Шотландии считался Томас Лермонт Рифмотворец, или Верный Томас. А южники-англичане славили своего Мерлина как прорицателя и волшебника…

Дико завывало в трубе, с моря дул свирепый норд-ост. Ледяной дождь скреб костяшками пальцев слезящиеся крошечные оконца. На загривке у Джорджа торчком вставали волосы, и он прижимался к ногам матери. Макбет, Дункан, Мальком — все это было полтысячи лет тому назад! Как давно существует этот мир, как постарел он! Недаром, видно, болтают торговки рыбой на абердинском рынке, что скоро, скоро конец света!..

— И братья мои, грозные Дугласы, возмутились этими балладами о Лермонтах и хотели заставить бородатого менестреля спеть во славу Дугласов. Но певец ответил, что он не станет петь о Дугласах, поскольку воспользовался их гостеприимством и обязан платить благодарностью, а в народе песни о Дугласах поют только срамные и хулительные. Взъярились братья, обнажили мечи, но бородатый трубадур встал и сказал: «Даже Черные Дугласы не станут нарушать святых законов гостеприимства. Я пришел сюда с музыкой и уйду под ваши аплодисменты».

«Нет! — взревели мои братья. — Садись, Фома Рифмач, и пой во славу первого в Шотландии клана Дугласов! Этого требует сестра наша, и ты, Рифмач, не посмеешь отказать ей!..» «Вы правы, — молвил менестрель, и эхо его слов гулко отдалось под сводами рыцарского зала в замке Дугласов, — Кэтрин Дуглас я готов служить всю жизнь!..»

Теперь уже Джорди не смотрел на черные окна. Подумаешь, дождь идет! А когда он не идет тут! И конца света не будет никогда, пока живы такие рыцари на свете, как этот бородатый менестрель!..

— И он запел, и полились волшебные звуки и слова, исполненные глубокого значения. Не о Дугласах пел он, а снова о Лермонтах, но братья мои, будто околдованные, словно завороженные, внимали ему, окаменев. А он не спускал с меня своих зовущих, пронзительных, пламенных глаз. Пел он о величайшем нашем барде, о Томасе Рифмотворце из рода Лермонтов, потомке того Лермонта, что дрался под знаменем Малькома против Макбета. Став королем, Мальком пожаловал тому Лермонту, бедному, но могучему рыцарю, господинство Дэрси в графстве Файф, недалеко от древней столицы нашей в Эдинбурге. Там и родился в XII веке Томас Рифмотворец, о ком поет и всегда будет петь наш народ. Его баллады и пророческие книги, как и песни о нем, мы никогда не забудем. С ранней юности пел он так сладкозвучно и чарующе, что феи позавидовали людям и похитили несравненного барда в страну фей, в Fairyland, где им заслушивались и феи, и эльфы, и гномы.

«Откуда у тебя такой дар? — спросила его наконец Моргана, королева фей. — Ведь мы, обитатели волшебного мира, тебе такого дара не давали, и поешь ты лучше, слаще нас!» «Потому, — ответил Томас, бесстрашный, как все Лермонты, — что я люблю девушку в графстве Файф и никогда ей не изменю, никогда не поддамся вашим чарам!» И королева фей, растроганная неодолимой силой человеческой любви, с печалью сказала Томасу: «Хорошо, иди себе в мир людей. Я одарю тебя ясновидением, ты все узнаешь наперед о себе и девушке своей, о родине, о твоей любимой Шотландии. Ты поймешь, что мир людей бренный, и придешь ко мне назад, в мир вечный. По моему знаку придут за тобой, позовут тебя два моих белоснежных оленя или чета белых лебедей…»

Дождь утих, но буря на море не прекращалась. Слышались в черной ночи за оконцами тяжкие удары валов.

— Талант, говорят, это дарование. Можно подумать, что дарование — значит даром, а за талант надо платить. Одиночеством, непризнанием, кровью, жизнью. Пел менестрель балладу о Томасе Лермонте, барде и рыцаре, а я все дрожала — убьют, убьют его братья. И жалость моя, и восторг мой перерастали в глубине сердца в любовь…

— Мама! — тихо сказал Джорди. — Что ж ты замолчала? Почему слезы блестят на твоих щеках? Ты не досказала мне балладу…

— Слушай, слушай, сын мой, Лермонт ты мой дорогой!.. Семь долгих очарованных лет пробыл у фей Томас и вернулся наконец к людям ничуточки не пострадавший. И с вещим даром вернулся. Стал он петь о судьбах нашей родины, о злых норманнах и англичанах, и все восхищались даром и талантом менестреля. Только сам он стал плох и худ, а все потому, что прошло, оказывается, не семь, а семьдесят лет с тех пор, как унесли его коварные феи, и давно исчезли все друзья его юности, родители и та девушка, что ждала его в графстве Файф. Слава его гремела по всей Шотландии, сам король звал его ко двору, но не радовался он ни славе, ни почету, раз не осталось у него не только дорогих и близких, но даже врагов и завистников. Не поехал он к королю, тогда сам король со свитой приехал к барду, и все собрались слушать трагическую балладу о Тристане и Изольде в знаменитой замковой башне Лермонта в Эркильдуне. Был задан пир, какого не видела Шотландия. Томас Рифмотворец превзошел самого себя: впервые пел он балладу о Тристане и Изольде. И как пел! Суровый король плакал, старые враги, Дугласы и Лермонты, Огильви и Макферсоны, обнимали и целовали друг друга, грешники каялись в своих грехах, а злодеи — в злодействах.