«Если», 2012 № 07 (233) - [65]

— Позволь! — всполошился Савелий, тыча пальцем в страничку. — А как такое совместимо вообще? Седьмой пункт: кровавые жертвы, употребление их в пищу. А девятый: вегетарианство…

— Очень просто… — растолковал хозяин, силой отнимая у гостя брошюрку. — Берешь соломенную вдову… или, скажем, сенную девушку… И употребляешь в пищу. Людоед-вегетарианец…

Будучи обезоружен, Савелий снова нахохлился, загрустил.

— За отсутствующих здесь дам! — провозгласил Петр Маркелыч, воздевши узкий бокал. — Или нет… Первый тост за окончание учебного года. А за дам, если не ошибаюсь, третий…

Коллеги пригубили бледно-золотистый напиток (водки Савелий Павлович не терпел).

— Ну ладно, — проговорил он с тоской. — Я понимаю, где-нибудь в Сызново за такую методичку на лечение бы определили… Но ты-то сам! Ты можешь объяснить мне, в чем вообще смысл этих твоих ролевых игр?

Хозяин, казавшийся теперь еще толще, поскольку успел переодеться в роскошный коричневый халат, искоса глянул на гостя.

— Могу. При одном условии.

— При каком?

— Если ты предварительно объяснишь, в чем вообще смысл жизни.

— Ну знаешь! — вспылил тот.

— А что такое?

— Я не философ и не восьмиклассница, чтобы маяться подобными вопросами!

— Крепко сказано! — Хозяин одобрительно крякнул. Расположился со всеми удобствами на диване, окинул веселым взглядом взъерошенного коллегу. — Следует ли из этого, что смысл жизни найден тобой в восьмом классе и с тех пор ты к этой проблеме не возвращался?

— Я же сказал «восьмиклассница», а не «восьмиклассник»!

— А! То есть такого вопроса ты вообще перед собой не ставил… Слушай, прекрати щипать бороду! Или уж совсем побрейся!

Савелий Палыч с досадой отдернул руку от скудной растительности на невыдающемся своем подбородке и вскинул запавшие глаза.

— Я прекрасно понимаю, куда ты клонишь, — сказал он. — Если жизнь не имеет смысла, то какой спрос с игры! Так?

— Ну, примерно так…

— Но жизнь-то — основа!

— Основа чего?

— Всего!

— И это добавляет ей смысла?

— Нет! — твердо ответил молодой словесник. — Тем не менее игра по отношению к жизни вторична. А никак не наоборот!

— А литература? — не преминул поддеть коллегу Петр Маркелыч.

Тот запнулся и, недоуменно сдвинув брови, уставился на благостно улыбающегося хозяина. Было что-то в Петре Маркеловиче от доброго барина. Ему бы еще чубук в зубы да любимую борзую в ноги.

— А разложим-ка все по порядку, — миролюбиво предложил он. — Литература вторична по отношению к жизни. Ролевая игра — по отношению к литературе… Ну и давай теперь, как в бане, конаться! «Ты который слепок с реальности? Третий? А я второй… Вот и молчи!» — Не вставая с дивана, дотянулся до сервировочного столика, подплеснул вермута себе, затем приподнявшемуся из кресла сослуживцу. — Кстати! — добавил он, оживившись. — Ты ведь тоже только третий по счету слепок… Ибо не создаешь шедевры, а всего-навсего преподаешь их…

— Любишь ты поговорить, — с досадой отозвался гость.

Из приоткрытого окна в комнату проникал утренний холодок, сыпался звонкий воробьиный щебет. Внизу шаркали метлы. Один дворник запальчиво доказывал что-то другому на непонятном наречии, но, кажется, отнюдь не эльфийском. Судя по звучанию, либо какой-то диалект мордорского, либо вовсе таджикский.

— Люблю, — с удовольствием признался Петр Маркелович. — Ты мне лучше другое скажи. Откуда ты сам такой взялся?

Савелий вскинул голову.

— В смысле? Хозяин вздохнул.

— Если помнишь, в «Яме» Куприна была проститутка… Как же ее звали-то?.. Короче, все подруги ее притворялись, а она в самом деле отдавалась клиентам со страстью… — Петр Маркелыч приостановился? отхлебнул и еще раз с комическим недоумением оглядел молодого коллегу. — Преподаватель словесности, до безумия любящий классику… — недоверчиво прислушиваясь к каждому слову, выговорил он.

— А сам на Куприна ссылаешься!

— Спокойно! — прервал хозяин. — Для меня это не более чем любовная интрижка. Я-то ведь историк, а не словесник. А ты, так сказать, состоишь с классикой в законном браке… Хоть бы с детективами ей, что ли, разок изменил! Клара вон Карловна, например, женскими романами зачитывается на досуге… Причем с упоением.

— Но это же читать невозможно!

— Почему?

— Вранье! — с отвращением выговорил Савелий. — И фэнтезятина ваша, прости, точно такое же приторное вранье! Приторное и претенциозное!

— Ну, не точно такое же, — мягко возразил мастер игры. — Фэнтези честно предупреждает читателя: внимание, я не реал, я фэнтези.

— Так не об антураже речь! — вскричал молодой словесник. — Речь-то о достоверности! Пиши о чем угодно: о чертях, об утопленницах, лишь бы… — обессилел, отпил «чинзано» и, передохнув, заговорил снова: — Знаешь, что мне кажется? Когда человек, как это говорится, «ищет себя», он на самом деле ищет, куда бы от себя спрятаться. От себя, от окружающей действительности! Вот и бегут…

Петр Маркелович скорбно кивал, с пониманием глядя на коллегу.

— …из унылого вранья жизни в яркое вранье игры, — помог он закруглить мысль. — Но ведь все бегут, Савелий. И ролевики, и не ролевики. Кто во что. Кто в наркоту, кто в сериалы…

— Почему вы не используете классику? — призвал к ответу неистовый Савелий.