«Если», 2012 № 01 (227) - [56]
© Jerry Oltion. Quack. 2011. Печатается с разрешения автора.
Рассказ впервые опубликован в журнале «Analog» в 2011 году.
Стивен Бернс
Жди!
Президент Соединенных Штатов, явственно взволнованный только что услышанным, подходит сзади к эмиссару Плохих Земель. Наклоняется и нюхает его.
Когда же он выпрямляется, выражение у него задумчивое и озадаченное. Эмиссар в тревоге замирает.
— Сэр? — нервно спрашивает он.
Неожиданно президент обезоруживающе улыбается. Он хлопает эмиссара по плечу:
— Да уж, задал ты мне задачку. Мне необходимо какое-то время, чтобы поразмыслить над ней.
— Конечно, сэр. Это… э-э… очень важная новость.
— Именно. Мой помощник проводит тебя в комнату отдыха, а я пока обдумаю, как реагировать на предложение, которое ты принес.
В глазах эмиссара вспыхивает искорка страха.
— Сэр?
Президент обнимает его за плечи.
— Ты почетный гость Белого дома, друг мой. Здесь тебе не причинят вреда, и ты можешь оставаться столько, сколько захочешь.
И снова легендарное обаяние президента творит чудо. Эмиссар благодарно улыбается и кланяется:
— Благодарю вас.
— О нет, это тебе спасибо. — Он поднимает руку, подавая знак, чтобы посетителя увели, как следует напоили и накормили и одновременно с этим осторожно прозондировали его мозг на предмет полезной информации о враге.
Когда эмиссара уводят, я снова захожу в Овальный кабинет. Президент уже вернулся к своему столу. Он садится медленно и осторожно, словно опасаясь, что все те новости, которыми загружена его голова, вдруг перемешаются.
— Ну? — вопрошает он, когда я предстаю перед ним.
— Он верит в то, что говорит, — отвечаю я.
Кивок.
— Я тоже так считаю.
— Но сам он не видел предлагаемого.
— Нет. Он лишь посланник, — президент пожимает плечами, — и может искренне верить в то, что ему велели сообщить. Но я не оставил бы его хозяина наедине с овцой.
Я усмехаюсь подразумеваемому заключению, что овца наверняка будет изнасилована или съедена — а скорее всего, и то, и другое.
Миг потехи проходит, и президент вздыхает:
— Если все это правда, то перед нами грандиозное…
— Затруднение? — предлагаю я.
— Завернутое в передрягу и посыпанное сверху дилеммой. Любое соглашение приведет…
Именно так он обычно и выясняет мое мнение. Не напрямую, но предоставляя мне возможность вставить слово для обобщения данной ситуации.
— К проблемам?
Он отзывается смехом:
— Милое словечко для обезьяньей ловушки из колючей проволоки[17].
— И все-таки это хоть какая-то возможность.
— Да, но какая? — Он заглядывает мне в глаза. — Ну так как, по-твоему, нам поступить?
Ответ на его вопрос очевиден, хотя он и не из тех, что мне особенно нравятся.
— Нам придется заглотить наживку и все выяснить. То есть сыграть по правилам Вольфа.
— И если предлагаемое существует…
На этот раз подходящего слова я не нахожу. И вместо этого говорю:
— Ты хочешь, чтобы я отправился немедленно. — Это даже не вопрос, а заключение.
— Да. Как можно скорее.
Важность и безотлагательность моей поездки президент подчеркивает, предоставляя мне самолет с пилотом.
Я с облегчением узнаю, что летчиком будет Хлоя — лохматая, не ведающая покоя и не отличающаяся особой почтительностью сука-дворняжка, как она сама представляется. Она любит полеты, живет ради них. В отличие от большинства нашего племени.
— Эй, босс! — весело вопит она, завидев меня. — Ну как, готовы поматросить облака? — и для пущей наглядности покачивает бедрами.
— Готов как никогда, — отвечаю я скорбно. — Я уже переписал завещание.
— Круто! А мне что-нибудь оставили?
На самом деле мы играем. Я летал с Хлоей множество раз. Она лучшая из корпуса летчиков Белого дома. Хотя не то чтобы у нас их так много — мы не слишком доверяем небесам.
— Нет, конечно, — отвечаю я. — Ведь если мы разобьемся, то погибнем оба.
— Тогда лучше не разбиваться.
— Можешь заверить это распиской?
Когда нам навязали Перемену, наша физиология была перестроена, дабы полностью соответствовать физиологии пришельцев, которые нас «освободили». И она, как бы смешно это ни звучало, является частичным отражением и физиологии наших прежних хозяев. Мы стали выше. Теперь нам не составляет труда держаться прямо, а передние лапы превратились в руки с пальцами. Был переделан и речевой аппарат, чтобы мы могли разговаривать.
Наш разум — разнородная смесь того, кем мы были прежде, и разума исчезнувших людей.
Как это было проделано?
Мы понятия не имеем, и отнюдь не потому, что не размышляли над этим. Просто в науке и технологиях мы все-таки новички: вплоть до самой Перемены никто из нас не мог даже заказать пиццу по мобильнику — теперь-то мы проделываем это с легкостью.
Благодаря этому новому навыку пиццерии стали одним из наших самых быстрорастущих секторов экономики.
…Взлет ужасен, но без осложнений. Он и посадка, по моему мнению, — две составляющие полета, которые более остальных заигрывают с самоубийством. У посадки, по крайней мере, есть то преимущество, что после нее можно выбраться наружу и поцеловать землю. Моя любовь к твердой почве будет оставаться неразделенной на протяжении нескольких часов.
Сверху Вашингтон выглядит в основном так же, как и до Перемены, и все же есть заметные отличия. Транспортный поток гораздо слабее, передвигаются больше пешком да на велосипедах. Вид города подпорчен обугленными руинами зданий — рубцами от несчастных случаев, имевших место в ходе Перемены. Их компенсируют лоскуты свежей, яркой зелени там, где природе позволено вернуть себе участки, некогда закатанные под бетон и асфальт.
